— Наша матушка иногда бывает немного несговорчива, — сказал Гюбер. — Вы извините ей, она очень страдает от ревматизма. И он присовокупил рассуждение о влиянии болезни. Жермена внимала ему, наслаждаясь оборотами, которые он подыскивал в разговоре с ней. И неожиданно с наивностью спросила его: — Где вы всему этому научились, господин Гюбер? Он засмеялся. — Да, сам не знаю. В коллеже, из книг. Я ведь читаю много. — О и я бы так хотела…, но у меня не хватает времени. Она говорила манерно, избегая простонародных выражений и кусая слегка губы. Он ей сделал признание: — Я, видите ли, намеревался поступить в семинарию. Я мог бы сделаться священником. Она не могла удержаться от восклицания: — Правда? И, повернувшись к нему, увидела, как он кивнул головой, улыбаясь с опущенными глазами. Быть может, в этом и скрывалась смутная неопределенность его личности. Она улыбнулась при мысли о сутане, которую он надевал бы как юбку. Он угадал ее мысль и ответил непринужденно: — О, это ко мне совсем не подошло бы. Я ведь люблю посмеяться. Они вступили в церковь. Он распахнул дверь и отступил, чтобы пропустить ее. Она поблагодарила его движением губ. По полу разнесся шум раздвигаемых стульев: все сразу начали искать себе места. Затем, среди шелеста риз, раздался шепот священника у алтаря. Служба начиналась. Жермена вынула свой молитвенник. Она рассеянно читала, взглядывая порой краем глаза на Гюбера, сидевшего около нее. Этот человек, который мог бы стать священником, привлекал ее к себе, как нечто особенное. В нем сохранился от первой его склонности оттенок елейности и затуманенный ласкающий голос. У нее в уме прошло сравнение между другим Гюбером и этим. Сын Эйо был гораздо привлекательнее. Они возвратились на ферму около полудня. За обедом подали бараний филе в тимьяне и с лавровым листом. Баранине предшествовал суп из ароматных и сочных овощей. И затем принесли нечто, что заставило всех вытаращить глаза. Фермерша велела приготовить на молоке с румяным припеком рисовый пирог. Время от времени Гюбер спускался в погреб и приносил оттуда подернутую пылью бутылку вина. Пили также слабое, кисловатое пиво, которое покрывалось пузырьками по краям стаканов. Донат с развеселившимся лицом рассказывал истории, а Фриц продолжал пожирать глазами Жермену, разрезая крест накрест пробки лезвием своего ножа. Краска выступала на лицах, резко выделяясь на белизне воротников рубашек. Глава 24Гюбер, сидевший рядом с Жерменой, выказывал много предупредительности. Он говорил ей с нежностью своим глухим голосом, который временами становился слегка тягучим. — 534 —
|