|
— Дамы растаскивают цветы, — жаловалась она, — ах, боже мой, я до сих пор не сдала комнат… Я хотела бы найти иностранку без профессии. Уверяю вас, они — единственные, которые еще могут платить. И бросая любопытный взгляд на изящный костюм Мечки: — Вы, — такая милая, скромная… я была бы счастлива… — О… У меня нет средств для вашей квартиры, мадам Гоншэ, и потом я всегда предпочитаю отель… Швейцарка согласилась. Она сказала несколько сочувственных слов по поводу траура Мечки. Молодая вдова… Второй год… О, это несчастье! Хорошо еще, что мадам не имела детей. Что же касается ее туберкулеза, то кто теперь не болен туберкулезом. И, наконец, все доктора мошенники и им не следует верить. Снова на улице играла музыка. Из коридора доносились пронзительные голоса прислуги. Спускаясь по лестнице, Мечка держалась за перила, боясь головокружения. Для яркой весенней улицы она была слишком печальна. Ее тонкое, правильное, очень бледное лицо освещалось безнадежно-усталыми синими глазами. Волосы, светло-золотистые у висков, к затылку переходили в пламя. Пряди их были тонки, мягки и плоски. Ветер вздымал ее креп. Она подолгу останавливалась у витрин. Нитка громадных аметистов восхитила ее, а цветы за стеклом привели в мечтательное настроение. Около Роны она тоже задержалась дольше, чем нужно. На острове Руссо в грязной воде кормили грязных лебедей. Она напрасно хотела найти их поэтичными. Мечка вспомнила хвастливого, тщеславного и фальшивого философа, которого ненавидела. Его «Новая Элоиза» казалась ей кощунством перед истинной великой Элоизой. Медленно Мечка свернула к главной почте, где выдавали письма до востребования. Здесь она присела на одну из скамей, дожидаясь очереди. За решеткой мелькали чиновники. Они перебрасывались между собою словами, улыбками, жестами, равнодушные к публике, механически — точные. Один из них, самый молодой, белокурый, голубоглазый, краснел при виде Мечки. Она спросила его как-то: — Ваше имя, месье? — Жан Биоро, мадам. Ей стало грустно от его растерянной улыбки. Разве можно полюбить с первого беглого взгляда? Она думала, что это ужасно, и белокурый чиновник смущал ее в свою очередь. Сейчас она заметила ксендза Игнатия Рафалко и Костю Юраша. Первый был настоятелем в Н-ске, где постоянно жила Мечка, второй — там же учеником музыкального училища. С ксендзом Игнатием у Мечки вышла зимою маленькая размолвка, когда он набрал всякую шушеру в костёльный хор, и когда эти размалеванные девки шумели даже во время освящения Даров. С тех пор у них были натянуться отношения. Кроме того, он не внушал ей ни малейшего доверия, этот худой, малого роста ксендз с негритянскими губами, черствый, лживый и замкнутый. Он казался ей опасным человеком для религии, способным оттолкнуть от костёла самого терпеливого неофита. Его живые, циничные глава менялись, — то были совсем черные, то желтые, искрящиеся, как пиво. Пел он мессу гнусавя, причем голова, плечи и все тело нервно подергивалось. — 1198 —
|