|
— Ну-с? — победоносно воскликнула Федосья Гавриловна, оставшись с гостем наедине. — Видал? Врали мы тебе или нет? — Дили… лиди… леди… деликатес!.. — лепетал нагрузившийся вращатель глазами. — Д-а-с! Нет, ты скажи, портрет видал? казали мы тебе портрет? отличает хоть эстолько? врали мы тебе? скажи, ответствуй: врали? — Не м-мо-огу на себя брать… Лиди… дили… катес!.. И должон к вашей чести приписать, потому что все такое… по совести… — Да! И генеральская дочь! Хошь — все документы на стол? За нее, брат, три графа сватались! Графы! Можешь ты вникать? Глаза Семена Кузьмича затвердели в столбняке. — Б… б… б… бароны лучше! — все-таки протестовал он, хотя и с нерешительностью. — Много ты понимаешь! Баронами, брат, у ейнаго отца все притолоки обтерты. — Б-баронами? — в священном ужасе возопил Семен Кузьмич. — Ими самыми! — храбро подтвердила решительная дама. — Сейчас умереть. Эка невидаль — бароны твои!.. Тебе, по низкости твоего рождения, они, может быть, и в диковину, а нам — тьфу! Вот мы как высоко себя понимаем! — Ну, и значит, — перешла она в деловое объяснение, — коль скоро мы свое слово к вам сдержали и барышня вам нравится, то позвольте условленное с вас по уговору получить. Тем временем Марья Ивановна оставалась на попечении аляповатой девицы… — Вас Марьей Ивановной звать? — трещала та. — Давно вы у Буластовой? А прежде у Рюлиной были? Вы, говорят, из благородных? Я сама вахмистрова дочь и в пинционе два класса была, но — ежели превратный кирасир?! Ах, слабость нашей сестры не подлежит описанию и очень достойна удивления!.. В корпусе живете? Там у вас девица Нимфодора — все ли здорова? Подружка моя, прекраснейшая девушка, только глупа очень… Ах, житье вам, корпусным! Я к вам как-нибудь в гости отпрошусь, — можно? Когда самой дома не будет? Ужо я скличусь с вами по телефонту… Можно? Федосья Гавриловна — та пущай, она девицам к знакомству не супротивница… Гы-гы-гы! Наслышаны мы… Уж вы! Шельмы рюлинские! Девица захохотала и пребольно хватила Машу с размаху по плечу. — Вы мне ключицу сломаете, — сказала Лусьева. — Ишь, нежности!.. А везет-то вам как, именно уж можно сказать, что фартит: какого теленка черт смарьяжил! Энтого — хоть развинти, пальцем не тронет… А вот я, душенька, распронесчастная уродилась на тот самый счет: ежели, скажем, я нонеча во сне капусту вижу, беспременно меня вечером гость бьет! Но только вы того, не опасайтесь: у нас долго скандальничать не полагается, и «жилец» Александр — чрезвычайно какой сильный. По осени купчик тут один кутил со своими молодцами — так Александр их всех четырех, через всю лестницу, скрозь пять этажей, на улицу вышиб… Пристав опосля приходил: «Мадам, на вас жалобы!.. Потрудитесь в вашем неправильном поведении, чтобы потише…» Евгения Алексеена испугалась, только приседает перед ним да клохчет, будто курица. Ну а Эмилия эти дела знает! Сейчас — бутылку шампанского на стол, четвертной билет в салфетку, меня с Еленой позвала: это тоже девушка здешняя, она нонеча к Анне Тихоновне в корпус на финский вечер взята, — Перинная линия гуляет… А вы каких наших хозяек знаете? Ах, еще первую!.. Ну, наша Евгения — что! Только божественные книжки читает да с «жильцом» амурится… А тот на нее, старую кощею, и смотреть не хочет. Он в меня влюбленный. А в вас кто влюбленный? Гы-гы-гы… Слуште! — понизив голос, зашептала она деловым тоном. — Ежели «понт» энтот положит вам под подушки на булавки, вы меня не забудете, — а? Вы, душка-ангел, не жалейте: вы не нашей сестре чета! Я знаю: за вас Федосья три сотни слупила… вы аристократная богачея, а нам, беднягам, откуда взять? — 1110 —
|