|
И еще одно: последствия комплекса длительной изоляции и (не совсем, добавлю, искреннего) самоупоения страны и ее «лучших людей». Незаинтересованность, преждевременная усталость, нежелание подхватывать и неумение доводить до конца (свой «огород» не беру!) — видимо, отсюда. Мераб Мамардашвили говорил о Советском Союзе как обществе взрослых людей, которым в жизни так и не пришлось столкнуться с последствиями собственных поступков, больше того — о русской интеллигенции как «особом племени детей, акселератов и переростков»[292]. Ведь лень и нелюбопытство, про которые Пушкин писал, — не в чьем-то психологическом сбое или бзике, а в особом устройстве общества, общества изолированного, с манией величия, внутренне не динамичного и потому постоянно ждущего, когда его подстегнут извне, начнут давить и не пущать, отнимать «положенное», проявлять «неуважение» и т. п. Что и говорить, поражение, унижение (тем более в национальном масштабе) — чувства тяжелые, а то и опасные, никому их не пожелаешь. Но, честное слово, нет тут никакой российской осо-бости и уникальности, да и какие могут быть преимущества в беде, чем здесь щеголять? Многим и многим в XX в. (той же Германии или Италии, Франции после коллаборационизма Второй мировой, а потом — после Алжира, как и Америке после Вьетнама, Испании после Франко, Португалии после Салазара) все-таки пришлось через эти травмирующие переживания конца, краха, позора, через публичное признание своей изнасилованности и вины перед другими пройти — не увиливая и не отворачиваясь. Цена здесь может быть очень большой, для отдельных людей — даже самоубийственной (так, покончил с собой в 1945-м сотрудничавший с нацистами французский писатель Дрие ла Рошель). Но столь же велика и значимость, казалось бы, «чисто символических» жестов. Не думаю, что первому человеку Германии канцлеру Аденауэру так легко далось его решение — встать на колени перед Стеной Плача в Иерусалиме. Опять-таки, чего-то же стоили совсем не такой молодой и здоровой американке Сьюзен Зонтаг месяцы жизни в осажденном Сараево: она под бомбами ставила там беккетовскую пьесу «В ожидании Годо» (как кинорежиссер с мировым именем грек Тео Ангелопулос с того же масштаба звездами и занятейшими людьми — американцем Харви Кейтелем и шведом Эрландом Юзефсоном — снимал там фильм «Взгляд Улисса»). Чем и почему им это все так важно? Как это они находят в отталкивающе хаотическом, чужом, неинтересном для большинства наших соотечественников мире столько важного? Откуда нам знать, что сегодня важно и что важно вообще? И где это люди там берут столько жизненных сил, что на все их хватает? Вот вопросы… Понятно, что обиженная поза «человека», которого «забыли», или «мировой державы», которую, мол, никто не любит, а все только угрожают либо выговаривают, оказывается не в пример легче, удобней, сподручнее, чем труды выволакивания себя за волосы из болота, куда тебя, кстати, никто не заводил — сам залез (да еще скольких других пытался загнать!). — 226 —
|