И вот солдат просит на привале разрешения отлучиться: …Дескать, случай дорогой, Мол, поскольку местный житель — До двора – подать рукой. И вот идет по местам, знакомым ему «до куста», — Но глядит – не та дорога, Местность будто бы не та. Вот и взгорье, вот и речка, Глушь, бурьян солдату в рост, Да на столбике дощечка, Мол, деревня Красный Мост. И уцелевшие жители сообщают ему, что семьи его уже нет на свете. У дощечки на развилке, Сняв пилотку, наш солдат Постоял, как на могилке, И пора ему назад. Поэт не берется гадать, что творилось у него в душе. Но, бездомный и безродный, Воротившись в батальон Ел солдат свой суп холодный После всех, и плакал он. На краю сухой канавы, С горькой, детской дрожью рта, Плакал, сидя с ложкой в правой, С хлебом в левой, – сирота. 3Предполагают, что именно под воздействием этой главы «Теркина», напечатанной в конце января 1945 года в «Красноармейской правде», Михаил Исаковский – любимый и высоко чтимый земляк и старший (старше на десятилетие) товарищ Твардовского – написал в том же 1945 году, бесспорно, лучшее свое стихотворение: Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Он идет – и находит …в широком поле Травой заросший бугорок. Стоит солдат – и словно комья Застряли в горле у него. Сказал солдат: «Встречай, Прасковья, Героя – мужа своего…» ……………………………… Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только теплый летний ветер Траву могильную качал. ………………………… «…Сойдутся вновь друзья-подружки, Но не сойтись вовеки нам…» И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам. Эти стихи сразу же стали песней – музыку написал М. Блантер. Но петь ее – и по радио, и в концертах – запретили после первого же исполнения. Ее пели только фронтовики-инвалиды в подмосковных электричках, собирая милостыню. Запрет длился полтора десятилетия – пока, вспоминает Е. Евтушенко, в 1960 году песню не отважился исполнить во Дворце спорта в Лужниках Марк Бернес. «Прежде чем запеть, он глуховатым голосом прочел, как прозу, вступление: „Враги сожгли родную хату. Сгубили всю его семью“. Четырнадцатитысячный зал встал после этих строк и стоя дослушал песню до конца. Ее запрещали еще не раз, ссылаясь на якобы возмущенное мнение ветеранов. Но в 1965 году герой Сталинграда маршал В. И. Чуйков попросил Бернеса ее исполнить на „Голубом огоньке“, прикрыв песню своим прославленным именем». После этого она «стала народным лирическим реквиемом». — 17 —
|