|
«Достаточно вдуматься в затянувшийся на полстолетия и еще не завершенный процесс реабилитации жертв большевистского режима – и становится очевидной противоречивость и непоследовательность нашего расставания с тоталитарным прошлым… В Западной Европе никому и в голову не пришло реабилитировать узников нацистских лагерей, созданных преступным режимом. Юстиция занимается там совсем иным делом: выявляет и судит причастных к преступлениям эсэсовцев, гестаповцев и прочую нечисть… Наше общество не осудило прошлое, не покаялось пусть даже в невольном молчаливом соучастии в чудовищных преступлениях. Мы смирились со злом. У нас не было процесса, подобного Нюрнбергскому. Не было дебольшевизации, подобной денацификации в послевоенной Германии. В этом основная причина криминальности нашего общества, вопиющей социальной несправедливости, фактического бесправия граждан» (2000, 2004). Но чтобы понять, что причина криминализации – в этом, а не в реформах Гайдара, надо было обзавестись таким культурным кругозором, обладателей которым в нашей стране почему-то становилось все меньше и меньше (а сегодня, похоже, их и вовсе уже надо считать на пальцах). Да и те по большей части промолчали, погрузившись в собственные дела. …Да, когда-то казалось, что либерализация экономики повлечет за собой демократизацию общества. Так бы, пожалуй, и было – если бы не пошла встречная волна: «Гулаг создавался в целях модернизации, Сталин был успешным менеджером…». Цену его менеджмента Гайдар знал, как, пожалуй, мало кто другой. Вспоминает помощник Гайдара Лена Мозговая: «2003 год. Гайдар едет в воюющий Ирак как эксперт по восстановлению экономики в переходный период. В Ираке стреляют, есть реальная вероятность не вернуться… Егор Тимурович передает мне конверт на котором написано “Вскрыть в случае трагического развития событий”. Слава Богу, командировка заканчивается благополучно, Егор Тимурович возвращается, и я не сразу вспоминаю про конверт. Когда натыкаюсь на него в сейфе, иду к нему. Дальше все очень характерно для Гайдара. Он говорит, что надобности в конверте больше нет, его можно уничтожить, но сначала просит меня вскрыть его и прочитать, а уж потом – выбросить. В этом весь Гайдар, вся его внутренняя культура, воспитание. То, что всасывается с молоком матери. Только не у каждой матери это есть. Он уважал людей. В конверте были записки Маше, друзьям из Института и другу – Чубайсу. Просьба – позаботиться о семье и сохранить Институт, так как он важен для продолжения реформ (не секрет, что многие реформы готовились в нашем Институте, здесь много светлых голов). О себе он никогда не думал. В первую очередь о России, потом о семье». — 349 —
|