|
На деньги в тогдашней донэповской Москве купить ничего было нельзя. А «мандатов» Булгакова не заимел. Для получения их следовало поступить на советскую службу, да еще как-то доказать, что ты не «бывший», а – «сочувствующий». …Так и говорили тогда про людей – «он из бывших». То есть – бывший офицер, университетский профессор, вообще человек «из дворян» или «из купцов». Через полтора года, в апреле 1923-го, Булгаков напишет очерк о Москве этих полутора лет – «Сорок сороков» (считалось, что в Москве было «сорок сороков» церквей; в 30-е и последующие годы советская власть разрушила значительную их часть): «Теперь, когда все откормились жирами и фосфором, поэты начинают писать о том, что это были героические времена. Категорически заявляю, что я не герой. У меня нет этого в натуре…» Михаил Булгаков писал свой очерк прямо с натуры – это Москва зимой и весной 1922 года. Напоминаю, что основы НЭПа (главное – свобода торговли) были законодательно закреплены в декабре 1921 года. И это сразу же почувствовалось – дальше в цитате из Булгакова обратите внимание на выделенную мною курсивом фразу про пирожки. Я человек обыкновенный, рожденный ползать, – и, ползая по Москве, я чуть не умер с голоду. Никто кормить меня не желал. Все буржуи заперлись на дверные цепочки и через щель высовывали липовые мандаты и удостоверения… К героям нечего было и идти. Герои сами были голы, как соколы, и питались какими-то инструкциями и желтой крупой, в которой попадались небольшие красивые камушки вроде аметистов. Я оказался как раз посредине обеих групп, и совершенно ясно и просто предо мною лег лотерейный билет с надписью – смерть. Увидав его, я словно проснулся. Я развил энергию, неслыханную, чудовищную. Я не погиб, несмотря на то, что удары сыпались на меня градом… .. Закаленный, с удостоверениями в кармане… я шел по Москве и видел панораму. Окна были в пыли. Они были заколочены. Но кое-где уже торговали пирожками. На углах обязательно помещалась вывеска «Распределитель №…». Убейте меня, и до сих пор не знаю, что в них распределяли. Внутри не было ничего, кроме паутины и сморщенной бабы в шерстяном платке с дырой на темени. Баба, как сейчас помню, взмахивала руками и сипло бормотала: – Заперто, заперто и никого, товарищ, нетути! И после этого провалилась в какой-то люк». Увы, придется еще раз отвлечься от темы. Надо бы пояснить юному моему читателю про «рожденный ползать» и про поговорку «гол как сокол», примененную Булгаковым. «Рожденный ползать летать не может» – это афоризм Горького про Ужа из его «Песни о Соколе» – поэмы, написанной ритмизованным белым (то есть без рифм) стихом. Эту проникнутую революционным духом поэму, где смелый Сокол противопоставлен Ужу, не знающему счастья полета, активно насаждали в школе с ранних советских лет. Скорей всего, словами о героях, «голых как соколы», Булгаков обращал читателя к этой же поэме. Он, как и очень многие, видно, не знал происхождения этой поговорки и смысла самого слова «сокол» – омонима наименования птицы… В поговорке «гол как сокол» с ударением на последнем слоге (иначе не было бы рифмы) «сокол» – это железный или стальной лом, которым разбивают стены или (если с насадкой) трамбуют землю. Возможно, сокол связан со словом кол. Он действительно гладкий – «голый». А потом слово «сокол» в этом значении вышло из употребления (заменилось «ломом»)… — 189 —
|