Те люди, которые с XVIII века пытались отбросить идею иммортализма, бессмертия, говорили, привожу слова врача Кабаниса: «Мозг производит дух, как желчь производится печенью». Но это лишено смысла. И желчь, и печень материальные вещи, которые можно увидеть и измерить. И в трупе всё это можно найти. А попробуй найди мысль! Можно увидеть все движения нейронов в голове, но никогда не увидеть самой мысли. Разве только что в фантастическом романе. Далее. Когда человек открывает для себя свою сверхвременность, свою необычность, нам говорят: «Это бегство от жизни». И я, скажу вам откровенно, считаю главным и наиболее серьезным аргументом, направленным против идей иммортализма, бессмертия, — это нравственный упрёк. Нравственный упрёк заключается в том, что люди надеются на тот свет и поэтому не хотят ничего делать по–настоящему в этой жизни. Снижается их социальная активность,(возникает) позиция аутсайдера, позиция мещанина, позиция гедониста и так далее. Справедливо ли такое обвинение? Я внимательно думал над этим, в течение многих лет наблюдая сотни, может быть, и тысячи людей как священник. И я в конце концов убедился, что это неверно. Это неверно потому, что как раз мысль о том, что человек трудится и в вечности отзовётся его дело, она, эта мысль, обогащает жизнь по эту сторону черты смерти. Ведь тогда уже нельзя сказать, что всё поглотит жерло вечности, бесконечности и смерти. Мы знаем то, что открывает нам Священное Писание. Оно говорит нам о невозможности для человека, — таковы слова апостола Павла, — по–настоящему представить и адекватно передать переживания потусторонние. Характерно, что и люди, описанные в книге «Life after life», или «Жизнь после жизни», не могли или с большим трудом подыскивали подходящие выражения, чтобы описать свой посмертный опыт. Я обращаю внимание ваше, каждого из вас, кому приходилось читать Евангелие: ведь Христос там, подразумевая вечную жизнь, подразумевая бессмертие человека, почти никогда не описывает этого состояния. И почти всегда говорит лишь о том, что человек должен делать в посюстороннем бытие, здесь и теперь, на Земле. Значит, нам достаточно знать центральную практическую истину: что мы сеем в этой жизни, то будет прорастать в вечности. Эхом будет отдаваться в вечности. И это так ясно и так логично. Иногда мне попадались люди, которые имели тяжёлые жизненные проблемы, внутренние, нравственные, всякие. И они пытались решить это, уехав из страны куда–то далеко. Но получая от них письма, я убеждался, что все проблемы остались с ними. Человек несёт их с собой. То же самое и смерть. Человек уносит в своём духе всё своё: и добро, и зло, и ничтожество, и величие. Естественно, ничтожество будет как бы перегорать, как бы отходить, как бы терять свой всякий смысл. Но что с тем человеком будет, вся жизнь которого погружена была во зло, который сеял зло, который жил этим ничтожеством и элементарными стихиями, элементарными потребностями? Вот всё это отрублено в одночасье, и он лишен возможностей. Он не развивал себя духовно. Все те, кто описаны у доктора Моуди, говорят: «Мы убеждены в бессмертии, но мы убеждены, что оно обязательно отражает в себе нашу жизнь, два элемента — любовь и мудрость, познание». — 239 —
|