|
Самое священное, что было в наследии ветхозаветной Церкви, — глубочайшая преданность единому Богу и отвержение других культов — используется для своего рода революции, дворцового переворота, убийства и расправы. Североизраильский полководец Иегу совершает переворот, который, как и все перевороты, беззаконный, предательский и с морем крови. И все это он делает как бы ради чистоты веры. Причина переворота — в склонности правящей династии к языческим культам. Она действительно была склонна к языческим культам, но когда начинаются акции насилия, то это уже не может быть ничем оправдано. Идея священной войны всегда окрашивалась в мрачные и черные тона. Как же это произошло? Я сейчас говорю о Севере, где правила мощная династия Омри, сделавшая своей столицей город Шамрон, находившийся среди холмов Севера. Шамрон — по–гречески Самария. В течение многих столетий этот город продолжал играть важную роль в истории и культуре Ливана и вообще Ближнего Востока. Отсюда происходят самаряне. Омри создал эту столицу, а его потомок Ахав женился на финикийской принцессе Изабель, или Иезавель, которая была дочерью жреца Ваала, финикийского царя–жреца. Кстати, археологи нашли печать с именем Иезавель. И она настолько активно начала вводить языческие обычаи, что культ Ваала, Молоха, едва не стал государственной религией Израиля. Таким образом, Иезавель, поддерживавшая финикийскую традицию, в династии Омри имела большую власть. Вы помните роман Мелвилла «Моби Дик»? Там в качестве главного героя фигурирует капитан Ахав, человек бунтующего, богоборческого темперамента, но в то же время великий искатель истины. Мелвилл специально дал ему это имя, потому что в народных преданиях Ахав считался нечестивцем. Но причина его нечестия заключалась в двоеверии. Понятие двоеверия актуально и для сегодняшнего дня. Часто человек, принимая какие–то высшие ценности, одновременно пытается оправдать и иные точки зрения. И возникает в нем двойное видение, двойное понимание. К примеру: христианин, который исповедует Евангелие и дает согласие на унижение других людей, на насилие, на зло, говоря, что делает это во имя Божье, — это типичное двоеверие. Потому что к Евангелию искусственно прикрепляется нечто, глубоко чуждое и враждебное ему по духу. Единыгй Бог, требующий от человека любви и служения ближнему, не мог быть рядом с Молохом, который требовал просто человеческих жертвоприношений. А народ в целом, особенно крестьяне (а это в основном были крестьяне), всегда склонен к суевериям, к простым, стихийным представлениям, и высшее понятие о Боге для него еще было мало доступным. — 44 —
|