|
Бердяев не скрывает того, что имяславие само по себе его совершенно не интересует: книгу Булатовича он считает»построенной на мертвом авторитете текстов, а не на духовной жизни, не на мистическом опыте». Имяславие вызывает его поддержку постольку, поскольку оно может служить катализатором дезинтеграционных процессов внутри»синодальной Церкви».«Если именеславская»ересь»вызовет раскол в Церкви, то этому можно только радоваться», — восклицает Бердяев [839]. Статья Бердяева, как и многие его позднейшие публикации на религиозные темы, обнаруживает редкое для мыслителя такого масштаба смешение понятий. Так например, требование смирения и послушания церковной власти он считает заведомо антихристианской идеей,«орудием диавола, самоохранением зла, обезоруживанием в борьбе со злом». Смирению и покорности он противопоставляет»мистику» [840], которая в его понимании включает в себя и теософию, и штейнерианство, и толстовство, и»добротолюбовство», и сектантство разных толков [841]. С годами взгляды Бердяева сделаются более умеренными, в эмиграции он станет регулярным прихожанином православных храмов (и даже откроет свой собственный домовый храм в Кламаре под Парижем), однако так до конца и не откажется от сочувствия всему тому, что еще в 1913 году он включал в понятия»христианского имманентизма»,«религии любви и свободы» [842]. Не удивительно, что номер газеты»Русская молва», содержавший статью Бердяева, был на следующий же день после публикации статьи арестован и конфискован [843], а Бердяев вместе с редактором газеты Л. Лушниковым привлечен к уголовной ответственности по статье о богохульстве (статья 73 Уголовного уложения): Бердяева и Лушникова обвинили в том, что они распространяли сочинение,«содержавшее в себе заведомо для них поношение Церкви и ее Догматов» [844]. Впрочем, судебное разбирательство откладывали из?за начала военных действий, а после революции дело было прекращено.«Если бы революции не было, то я был бы не в Париже, а в Сибири, на вечном поселении», — писал Бердяев много лет спустя [845]. Вслед за Бердяевым на афонские события откликнулся в уже упоминавшейся нами статье в»Русской мысли»С. Н. Булгаков. Он обвинил церковную власть в том, что она сначала»вместо содействия выяснению вопроса прибегла<…>к излюбленному приему зажимания ртов», отдав обсуждение вопроса на откуп архиепископу Антонию (Храповицкому),«сразу обругавшему новое движение без всякого разбора и даже знакомства с ним и тем подлившему масла в огонь» [846], а потом подвергла имяславцев физической расправе при участии архиепископа Никона. Реакция Булгакова на афонскую миссию Никона была однозначно негативной: — 164 —
|