|
У философоведения есть свои магические приёмы, с помощью которых оно поддерживает своё могущество. Вряд ли оно добровольно примет это имя, "философоведение", которым оно должно называться. Не зря же до сих пор оно успешно уклонялось от такого названия. ему не нужно это обличительное "Тень, знай своё место!". Но я обращаюсь не к философоведению, а к тебе, к человеку. С тобой мы и поговорим о той магии подмен, которой оно пользуется. Если бы философоведение просто "ведало", просто изучало философию, не стоило бы забот присматриваться к его методам. Но речь о том, что оно заслоняет философию от человека. Основное, чем философоведение подменяет общий язык, столь необходимый философии, – это язык эрудиции. Эрудиция нас покоряет, подчиняет своей власти. "Знание – сила!" – сказал первым, кажется, Фрэнсис Бэкон, и заклинание это усерднее повторяют жаждущие силы, нежели жаждущие знания. Человек, досконально знающий, что говорили и писали многие и многие философы, кажется нам владельцем, распорядителем их знаний, их понимания жизни. Но, как гласит древнеиндийская мудрость: "Можно прожить жизнь рядом с мудрецом, не став лучше. Так ложка, поднося ко рту похлебку, не знает её вкуса". Что же сказать о тех, кто жил даже и не рядом с мудрецом, а лишь рядом с книжными полками, где стояли книги о нём?… Беда философоведческой эрудиции в том, что она обезличивает философию. Превращает её в реестр тезисов, пренебрегая возможностями их усвоения. В этом отношении всякое живое учение и даже отдельное мировоззрение глубже отстранённого знания о неких учениях и неких мировоззрениях. Эрудиция выкладывает перед нами грандиозные картины, представляющие собой кропотливо составленную мозаику фактов. Такая картина всегда впечатляет – как мозаичное панно из самоцветов. Она заставляет нас забыть о внутренней красоте каждого камня, словно все эти самоцветы и были специально предназначены для искусно составленной картины. И в этом состоит ещё один магический приём философоведения. "История философии" создаёт иллюзию обощённости философских познаний и всеведения философоведа. При этом она старательно выводит в намеченную точку, превращаясь, по сути, в разновидность идеологии. И, наконец, главный магический фокус: обволакивание логикой. В логике нет ничего плохого (и очень много полезного), пока она занята основным своим делом, пока она помогает нам формулировать и связывать друг с другом наши мысли и рассуждения. Но логика, претендующая на роль общефилософского языка, быстро теряет свою состоятельность и превращается в магию. — 24 —
|