Бог говорит

Мы — сознания. Мы — не предметы, мы не имеем твёрдости, мы — ­безграничны. Мир предметов и твёр­дости — это только способ сделать лёгким наш проход по Земле. Это — только описание, которое мы со­зда­ём, чтобы оно помогало нам. ... Наш разум, за­бы­ва­ет, что описание — это только описание и что таким об­разом мы заключаем самих себя в заколдованный круг, из которого мы редко вырываемся в течение сво­ей жизни.

... Ты бы удивился тому, насколько хорошо мож­но действовать, когда тебя припрут к стене.

Только в качестве воина можно выстоять путь зна­ния. Воин не может жаловаться или сожалеть о чём-нибудь. Его жизнь — бесконечный вызов, а вызовы не могут быть плохими или хорошими. Вызовы — это просто вызовы. Основным различием между обы­ч­ным че­ло­ве­ком и воином является то, что воин всё принимает как вызов, в то время как обычный че­ло­век принимает всё или как благословение, или как проклятье.

Воин должен быть текучим и должен смещаться в гармонии с миром, его окружающим — будь это мир разума, или мир воли.

Без осознания смерти всё — обычно, тривиально. Только потому, что смерть подкарауливает нас, мир яв­ляется неизмеримой загадкой.

Ты не только должен хотеть пойти по дороге зна­ния, но сами твои усилия должны быть достаточно не­уяз­вимы, чтобы сделать тебя стоящим этого знания.

... Жизнь может быть безжалостной с тобой, если ты небрежен со своим тоналем[98].

Печальный факт состоит в том, что мы все на­учи­лись в совершенстве тому, как делать свой тональ слабым.

Чтобы выполнить задачу, состоящую в том, что­бы сделать себя жалким, ты должен был работать самым интенсивным образом. Большим абсурдом яв­ля­ется то, что ты не понял возможности работать точ­но так же для того, чтобы сделать себя цельным и силь­­ным.

Тональ начинается с рождения и кончается со смер­­тью. Но нагваль не кончается никогда. Нагваль не име­ет предела. Нагваль — это то, где обитает Сила.

"Творчество — вот", — сказал он и поднёс свою ла­­донь на уровне моих глаз. Мне потребовалось неве­роятно долгое время, чтобы сфокусировать глаза на его руке. Я ощущал, что прозрачная мембрана держит всё моё тело в фиксированном положении, и что мне нужно прорвать её, чтобы остановить свой взгляд на его руке. Я старался, пока капли пота не попали мне в глаза. Наконец я услышал или ощутил хлопок — и мои глаза и голова дёрнулись, освободившись. На его пра­вой ладони находился самый любопытный грызун, какого я когда-либо видел. "Потрогай его", —сказал дон Хуан тихо. Я автоматически повиновался и по­гла­дил пальцем по мягкой спинке. Дон Хуан поднёс руку бли­же к моим глазам, и тогда я заметил нечто, что бро­си­ло меня в нервные судороги. У белки были оч­ки и бо­ль­шие зубы. Затем грызун стал расти на ладони дона Хуа­на, стал таким громадным, что исчез...