Введение в евангелическую теологию

Очевидно, что в первую очередь нужно назвать библейскую экзегезу. Она не вполне совпадает с тем, что мы только что назвали совершающейся в теологии основной беседой: ведь слышание, понимание и утверждение библейской вести — не второстепенная предпосылка, а основная задача всего богословского изучения. Но чтение и разъяснение библейских текстов составляет самостоятельную задачу, и поскольку она встает каждый раз заново, то теология в первую очередь и в особенности есть наука о Ветхом и Новом Завете как собрании текстов, в которых община Иисуса Христа издавна призвана слышать голос изначального и неповторимого свидетельства о деле и Слове Божьем — истоке и норме ее учения и жизни. Но слышать этот голос в его оригинальности, многообразии и единстве она должна каждый раз заново, а значит, должна каждый раз заново прочитывать эти тексты, и для этого она нуждается в библейско-богословской науке. Ибо еще слишком многое могло быть услышано неточно, даже искаженно, или вовсе не услышано. Поэтому библейско-богословская наука должна каждый раз заново, беспристрастно и тщательно прояснять, что же там написано и что этим написанным сказано. При этом всегда должны действовать две предпосылки. Первую предпосылку эта наука вполне разделяет с любым историко-критическим исследованием, к области которых принадлежат и библейские тексты: для чтения и понимания этих текстов она тоже должна добросовестно привлекать все известные и доступные вспомогательные средства, правила и критерии лингвистики и стилистики, всемирной истории, сравнительной истории культуры и литературы. Но и вторая предпосылка этой науки сама по себе является историко-критической; только во всех остальных исторических исследованиях она далеко не общепризнанна, и потому в теологической экзегезе, для которой она существенна, ее приходится применять в определенной степени изолированно. Речь идет о той общей предпосылке, что наряду с другими текстами имеются и такие, которые, по мысли их авторов и по своим особенностям, могут быть прочитаны и объяснены только как свидетельство и провозвестие действительно или мнимо совершившихся посреди всей прочей истории действий и речи Бога, и если кто-то не хочет признавать за этими текстами именно такой характер, он не может вчитаться в них. Предпосылка, что есть тексты, которые сверх того, что они говорят как именно такие тексты, не сообщают ничего существенного, а только лишь несущественное. Во всяком случае, они не поощряют задаваться вопросами о тех фактах, которые стоят за их вестью, «намечаются» в их вести, не зависят от их вести и потому должны быть отделены от нее; они делают ответ на эти вопросы вообще невозможным. Тексты, высказывания которых либо наталкиваются на неверие читателей, то есть на умеренный или крайний скепсис, — в той мере, в какой те их понимают, — либо пробуждают в них веру. Если придерживаться трезвого историко-критического суждения, почему бы не существовать и таким, чисто керигматическим текстам, которые только в качестве таковых и могут подлежать интерпретации? Библейско-богословская наука предполагает, что такие тексты есть и что, в частности, в Ветхом и Новом Завете она имеет дело именно с такими текстами — текстами, чьи высказывания, как и высказывания всех прочих текстов, могут быть приняты к сведению, но которые могут быть по-настоящему поняты не иначе, как либо через отрицание в неверии, либо через принятие в вере. А значит, они могут быть истолкованы только в постоянной оглядке на этот их керигматический характер. Библейско-богословская наука работает не в пустом пространстве, а на поприще служения общине Иисуса Христа, основанной пророческим и апостольским свидетельством. Именно с этой стороны она приступает к этим текстам в ожидании, — не больше и не меньше, — что в них она встретится с этим свидетельством. Причем она (именно об этом идет речь в так называемом «герменевтическом круге») все-таки безоговорочно открыта вопрошанию: может ли, и если да, то насколько, в какой форме, в каких конкретных выражениях исполниться это ее ожидание, а значит подтвердиться тот исключительный характер, каким обладают эти тексты для общины. «Догматическая» экзегеза? Она является ею лишь постольку, поскольку отвергает догму, которая изначально воспрещает ей это ожидание, изначально хочет представить его исполнение как невозможное. «Пневматическая» экзегеза? Разумеется, нет, если она мнит, что способна распоряжаться Писанием, исходя из какого-то якобы присущего ей обладания Духом. Но она может быть названа таковой, если только принимает свободу, обоснование которой должно идти от самого Писания, — свободу обращать к нему вопросы о том самосвидетельстве Духа, которое слышится в нем.