Приведем три примера: слова, которые Иисус не говорил. Их вложила в его уста последующая традиция: Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе. (Мк 9:1) Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет. (Мк 13:30) Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий. (Мф 10:23) Впрочем, если Иисус это и сказал, то он глубоко ошибся: как минимум на две тысячи лет. Но ошибся он или нет, это не отменяет его главной интуиции, которая касается не конца, а начала Царства Божьего. Я также спрашиваю себя: не бегство ли это от начала Царства – обсуждать его конец? Не попытка ли укрыться от христианского настоящего – спорить о христианском будущем? Откладывать эсхатологический вызов Царства Божьего до будущего, одностороннего и божественного вмешательства на небе, значит, уходить от настоящего, двустороннего, божественного и человеческого действия на Земле. И еще – о ненасильственном сопротивлении. Говоря об Иисусе, как и об Иоанне, я провожу грань между человеческим и божественным насилием. Откуда известно, что движение Царства не предполагало физического насилия? Ответ мы уже знаем: Пилат счел Иисуса революционером и потребовал его официальной и публичной казни. Но Иисус не призывал к насилию, а потому необходимости арестовывать его последователей не было. Пилат все правильно понял. Иосиф в «Иудейских древностях» (конец I века) и Тацит в «Анналах» (начало II века) определяют «христиан» как последователей «Христа». Они согласны, что Иисуса казнили, но сразу добавляют, что, вопреки этому, его движение не распалось и даже распространилось. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любил его, не прекращали этого и теперь… Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя, таким образом, по его имени. (Иосиф Флавий, Иудейские древности 18.63–64) Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. (Тацит, Анналы 15.44)[30] В обоих случаях заметно удивление: как же так, с вождем покончено, а движение осталось. Это требовало объяснения: сильная любовь или заразный патоген. Ведь ясно же: убитый лидер должен означать конец его дела. — 98 —
|