явился Иисус Христос, искупивший Своей крестной смертью первородный грех и открывший таким образом человечеству возможность спасения. Но какими путями достигнуть этого спасения? В противоположность католическому учению, в котором большая роль отводилась внешней стороне религиозной жизни (добродетельному поведению, молитвам, обрядам, таинствам и т.п.), Лютер учил, что оправдание человека совершается одной верой в милосердие Божие. Соблюдение заповедей остается непременной обязанностью христианина, но само по себе, без веры, не имеет никакого значения в деле спасения. Это не значило, конечно, что Лютер отрицал необходимость добрых дел; просто он считал, что добрые дела являются естественным следствием искренней веры). В Риме не сразу оценили серьезность германских событий. Ждали, что шум, поднятый выступлением Лютера, стихнет сам собой. Когда же этого не произошло, папа велел создать комиссию для разбора сочинений Лютера, а самого его вызвать на суд. Саксонскому курфюрсту удалось добиться рассмотрения дела в Германии. Лютеру велели явиться в Аугсбург, где в это время заседал императорский сейм. Туда же приехал папский легат Каетан. Но эта встреча не имела никаких результатов. На сейме обсуждалось требования папы о значительных субсидиях, которые германские государи должны были выделить ему для организации похода против турок. Требование Льва вызвало сильное недовольство князей, и легат не решился еще больше обострять положение, раздувая дело Лютера. Между тем учение последнего завоевывало в Германии все больше сторонников. Через два года его поддерживало множество немецких ученых и богословов. Десятки типографий печатали его произведения. Каждое новое сочинение Лютера мгновенно распространялось по стране и шло нарасхват. Воодушевление нации росло. Около сотни рыцарей, во главе с известным гуманистом Ульрихом фон Гуттеном и его другом Францем фон Зиккингеном, предоставили в распоряжение Лютера свои замки, пообещав защищать его от любых посягательств. Эта поддержка была очень важна для Лютера, который боялся, что Рим поступит с ним так же, как в свое время с Гусом. С этого времени он мог не опасаться мести папы и свободно высказывать свои взгля- ды. В феврале 1520 г. он писал в одном из писем: "Для меня жребий брошен. Я презираю ярость римлян, как и их благосклонность. Я не хочу во веки веков примириться с ними, ни иметь с ними что-нибудь общее. Пусть осуждают и сжигают мои книги; в возмездие за это я осуждаю и публично сожгу все папское право, эту Ларнейскую гидру ереси". — 488 —
|