|
- Одежда - это ты или это твоя одежда? - мрачно переспросил он. -Моя. -Мозоха! В огонь! И для того чтобы я смог осознать в этот миг, что если я смог сказать про одежду, что она моя, значит, она не есть мое действительное Я, он принялся с меня эту рубашку срывать. Причем так решительно, что я вынужден был отпихнуть его и сам снять рубашку. - Так, - продолжил он и ещё раз попытался ткнуть мне в солнечное сплетение. Правда, тут уж я был настороже и отодвинулся. Но он все равно достал меня и ткнул очень больно. Так, что я зашипел и начал растирать место удара. - Болит? - тут же спросил он. - Болит, - подтвердил я. -Что болит? -Живот! - Тело болит? - уточнил он. - Тело, тело. - Какое тело? - дурацки вскидывая брови, спросил он. - Мое тело! - ответил я, отодвигаясь от него. - Так значит, это тоже не ты? Мозоха! Я, конечно, не предполагал, что он начнет вытряхивать меня и из тела, но в серьезности его намерений я нисколько не сомневался. Этот дед с первых дней мне показал, что он шутить не любит просто потому, что у него на это времени уже не оставалось. Это был последний год его жизни. А поскольку я пришел к нему не как ученый, а под видом ученика, то он соответственно и требовал от меня учебы на пределе. Поэтому, допустив до своего осознавания мысль о теле, я задумался всерьез. Но моя мысль вдруг сделала ещё один замысло- ватый скачок из тех, которыми мы показываем окружающим свою умность: - Я мыслю - значит, я существую! - вдруг выпалил я. В общем-то, это было всё, что я тогда помнил из Декарта. Но обычно в тех обществах, где я вращался, этого бывало достаточно, чтобы показать свою «эрудированность», или умность по-русски. Но Степаныч шуток не понимал.. .Он все принимал всерьез, потому что то, что он делал, было магией. Он был обычным деревенским колдуном, а не начитанным знатоком магии: - А мысли твои? И это только в первый миг после вопроса я посчитал, что вопрос в точности такой же, как предыдущие, и от него можно отшутиться. Затем я вспомнил эту декартовскую мысль, от нее потянулась цепочка к множеству других подобных «умностей»: Я знаю, что я ничего не знаю. Ничто человеческое мне не чуждо. Познай себя...Баранкин, будь человеком! Умница. Хороший мальчик... Ненавижу! Надо вести себя правильно...Горюшко ты мое луковое!.. Ай-яй-яй!.. Баю баюшки баю, не ложися на краю!.. - и все они были в прямом смысле чужими во мне, но именно они-то и были мной! И их было много, много, словно туча вокруг. А где же Я?!. Я вдруг как-то сразу ослаб и начал лихорадочно перебирать мысль за мыслью, а Степаныч яростно кричал всякий раз: Мозоха! Жечь! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Жечь! В огонь!.. И так всю ночь напролет. — 101 —
|