Что такое психотерапия

Терапевты, готовые принять мысль о том, что терапия — это процесс воздей­ствия и, стало быть, манипуляции, должны решить для себя, можно ли таким же образом проводить супервизию. Если можно изменять клиента так, чтобы он это­го не осознавал, то можно ли обучать терапевта таким же образом? Каждый дол­жен занять по этому вопросу свою позицию. Для обдумывания я предлагаю сле­дующее высказывание: то, что происходит в психотерапевтическом кабинете, бывает настолько сложным, что использование осознанного осмысливания как единственного инструмента для работы просто невероятно.

В представленном здесь случае я объяснил психотерапевту, почему я предло­жил ему сделать замечание о женственности жены и почему я считал, что это по­может ему разорвать коалицию с ней. Он выправил дисбаланс, не оскорбив жену и поставив мужа в более равное положение. Я не уверен в том, необходимо ли было это объяснение терапевту, чтобы разрешать подобные ситуации в будущем. Само­го по себе действия было бы достаточно.

Кажется, супервизору лучше иметь свободу в том, чтобы влиять на обучающих­ся, ничего им не объясняя, особенно если такие объяснения могут сделать их

152 Глава 8. «Живая»' супервишя

обучение слишком легким или помешать ему. Другое дело — если обучающийся собирается стать преподавателем или супервизором. В этом случае ему нужно на­учиться рефлексии, чтобы научить ей других. Таким образом, процесс обучения преподаванию сам по себе является учебной ситуацией.

Принцип тот же, что и в условно-рефлекторной терапии. Только здесь обуча­ющийся терапевт должен научиться влиять на множество разных людей во мно­жестве разных ситуаций, а это требует от него специального образования — как специалиста по изменению людей. Семье просто нужно знать, как жить вместе, не испытывая особых проблем.

«Живая» супервизия. Пример 3: Как извиниться перед своим пациентом за то, что вы вызвали у него необратимые повреждения головного мозга

Когда возникла теория коммуникации, все стали автоматически считать, что все слова пациента являются ответом на то, что сказал или сделал терапевт, хотя связь не всегда была ясна. Если пациент говорил: «Сегодня утром танкер с горючим опоздал на встречу с моей подводной лодкой», считалось, что это комментарий по поводу опоздания терапевта. Казалось очевидным, что пациенты часто считают метафору наиболее безопасным средством общения, так как в этом случае никого нельзя обвинить в критике, что вполне возможно, если высказываться прямо. С появлением в 1960-х гг. психотропных препаратов психиатрия снова стала рас­сматривать высказывания пациента просто как отражение нарушенного мышле­ния, а не как реакцию на социальную ситуацию. Это стало большим облегчением для терапевтов, которым не нравились намеки, содержавшиеся в метафорах па­циентов. Странное общение с пациентом снова стало восприниматься исключи­тельно как сигнал психиатру о том, что для лечения необходимы лекарства и ре­жим. Остался только один вопрос: какой препарат лучше всего прекратит эти раз­говоры и вернет человека под контроль общества? Психиатрическое общение начало становиться фармакологическим.