Психотерапия

Религии не обязательно красивы или хороши. Они являются могучими проявлениями духа, и у нас нет власти обуздать дух. Конечно, великие катастрофы вроде землетрясений или пожаров более не убедительны для современного ума, но они нам не нужны. Есть гораздо более ужасные вещи, а именно человеческое безумие, великие ментальные инфекции, от которых мы в настоящее время бесспорно страдаем.[30]

В отдельных случаях мы можем увидеть в действии опасную сторону нуминозного в том явлении, что когда архетип подходит к порогу сознания, он развивает тенденцию очаровывать сознательное эго и заставляет прямо разыгрывать своё символическое содержание. Если человек не преуспевает в сохранении рассудка и отсутствии уныния, он становится одержимым и впадает в инфляцию. Если присутствует элемент шизофрении, он также может хорошо отыграть наиболее ужасные вещи. Т.о., например, шизофреник, работающий в саду психиатрической лечебницы, внезапно схватил маленькую дочь директора и отрезал ей голову. Он объяснил, что голос Святого Духа приказал ему сделать это. Если бы он понял этот голос символически, то его значение было бы в том, что ему нужно пожертвовать своей собственной чрезмерной детскостью. Конкретное отыгрывание непреодолимых архетипических содержаний — это величайшая опасность, сопровождающая нуминозный опыт. В случаях подобных этому одержал победу демонический аспект нуминозного. Шанс на обнаружение нового смысла и эффективного лечения потерян. Одержимость всегда также означает и фанатизм. Человек обладает и воплощает собой единственную истину и чувствует себя вправе подавлять всё остальное. Только понимание психологического смысла может защитить нас от этой опасности. Богословы, представляющие религиозную «воинствующую» позицию, рассматривают это как неприемлемую релятивизацию правды их веры. Однако дело не в этом. Когда происходит первичный религиозный опыт, для того, у кого он случается, он является абсолютным. Однако если в то же самое время он воспримет этот опыт как личное открытие смысла, он примет, что Бог, или numinosum , может также проявлять себя в тысячах других форм, что, в конце концов, это что-то неведомое, что проявляет себя только через фильтр человеческой психики, где оно говорит с нами в терминах образов и мифологических форм. Что оно представляет собой «внутри себя», однако, мы не можем знать, по крайней мере, не в этой жизни. По этой причине такой человек никогда не будет желать проповедовать свой опыт как универсальную истину.

Это и есть смысл притчи Иисуса, в которой человек находит скрытое в поле сокровище, прячет его там снова, затем продаёт всё, что имеет, чтобы приобрести поле (Матф. 13:44). Человек, имевший настоящий религиозный опыт, хранит его скрытым в своём сердце и не кричит об этом с кафедры. Возможно, он может поговорить об этом с другими людьми, испытавшими нечто сходное, зная, что то, что он пережил, это нечто, что Бог открыл ему, но мог выразить другим также и в полностью другой форме или с полностью другим содержанием. Таким образом возникает достаточно естественно глубокий благоговейный страх по отношению к religio другого человека (если это истинно), и нет нужды атаковать его. Только человек, который сомневается в себе, чувствует себя вынужденным победить так много других почитателей, как это возможно, чтобы заглушить своё собственное сомнение. Поэтому Юнг указывает на то, что религиозный опыт приносит свои собственные доказательства с собой, даже если в то же самое время эго, несмотря на опыт, никогда не перестанет сомневаться в том, что поняло этот опыт корректно. «Я, со своей стороны», — говорит Юнг, — «предпочитаю драгоценный дар сомнения, по той причине что оно не нарушает непорочность вещей за пределами нашего кругозора.»[31] Такая позиция остаётся свежей и открытой к даже более обширным внутренним впечатлениям.