|
Что, собственно, и следовало ожидать. Еще через недельку она меня мало-помалу порядком достала. Если я не напоминал ей о времени занятий, она на них не выходила. По хозяйству почти ничего не делала. Ни малейшей инициативы на занятиях не проявляла. Желтую маску играть отказывалась даже экспериментально. Ребенком почти не занималась, и та носилась одна по всей деревне. Я понял, что если ничего не делать, то всё останется примерно там же. У меня было стойкое ощущение, что Оля делает только ту работу, которая для ее депрессии безопасна, а как только появляется хоть малейшая надежда что-то изменить, она все убивает полной пассивностью. Мало того, что ее надо было тащить, она еще и тащить себя позволяла не везде. Так она отказалась (конечно, не активно, а просто дооолгим молчанием) заниматься психодрамой. Затем гипнозом. Оставалась примерно неделя (дата ее отъезда была заранее оговорена), и отношения между нами довольно-таки испортились. Чем сильнее я настаивал, чтобы Оля хоть что-нибудь делала, тем сильнее она тормозила. А я, не будучи гуманистом (то есть любителем беспомощных жертв неизвестно чего), начинал рычать в ее сторону. Пока про себя. В тот день, о котором я хочу рассказать, вечером ко мне должны были прийти гости. За пару часов до этого мы должны были устроить свою «сессию психотерапии», но Оля на нее не вышла. Когда я зашел к ней в комнату, она сидела в позе своего любимого приступа: глаза наверх, руки дрожат. Обычно подразумевалось, что в этих состояниях с ней не разговаривают. Но тут я заговорил. Сказал, что если мы ничего не будем делать, то все так и останется, и через несколько дней она уедет в прежнюю свою жизнь. Оля страдальчески морщила лицо и почти не отвечала. Я сказал: давай работать прямо сейчас. Она еле выговорила: я не могу, у меня приступ. Я сказал: по фиг приступ, я хочу поговорить с той частью твоей личности, которая насылает эти приступы. Она постаралась мне показать, что ни на что не способна. Но я сказал: разговаривать с тобой все равно особого смысла нету. Я хочу поговорить с источником приступов. Пусть она отвечает мне независимо от тебя. «Как?» «Да примерно так же, как она общается с тобой. Я буду задавать вопросы, и если ответ будет «Да», то боль будет усиливаться. Если «нет» — ослабляться. А ты будешь только показывать, боль сильнее или слабее». Оля не выразила восторга от идеи, но на это я и не рассчитывал. С одной стороны, это известная идея идеомоторных и идеосенсорных ответов, используемых в гипнозе. С другой стороны, возможно, сигнал можно было взять не такой жестокий. Потому что на время я как бы объединился с болью против Оли. Когда она (в чем я не сомневался) стала «халявить» (говорить, что не различает сигнала), боль, по моей просьбе, била ее как током. — 75 —
|