|
Делез и Гваттари, разделяя постмодернистские представления о субъекте как некотором специфическом индивидуальном паттерне источников и форм активности, образующемся, происходящем, конституирующемся в ходе определенных процессов, предметом своего исследования сделали способы производства субъективности, выработав для него особый дискурс, одновременно психиатрический и политический, и отказавшись в то же время от примата дискурса над любыми недискурсивными предпосылками языка. Последнее связано с попыткой ускользнуть от того, что они называют диктатом означающего ; выразить невыразимое, оставшись за пределами ограничений, накладываемых любыми средствами выражения – вот задача, которую сами авторы декларируют следующим образом: "Означающее? Да оно нам просто ни к чему... Принудительная и исключительная оппозиция означающего и означаемого одержима империализмом означающего , возникающего с появлением машины письма. В таком случае все по праву приводится к букве. Таков закон деспотического перекодирования. Мы имеем здесь следующую гипотезу: означающее – это знак великого Деспота (эпохи письма), который, исчезая, оставляет отмель, разложимую на минимальные элементы и на упорядоченные отношения между ними. Эта гипотеза объясняет тиранический, террористический, кастрирующий характер означающего" (30, с. 402). Иными словами, "Анти‑Эдип" есть попытка описать глубинную психическую реальность субъекта с помощью языка, в котором означающее не работает. Бессознательное не означивается ("для нас бессознательное ничего не значит , равно как и язык"). Для этого авторы используют нечто вроде спинозистской теории языка, в рамках которой потоки, содержание и выражение обходятся без означаемого. Они пытаются выйти за пределы разрыва между субъектом высказываний и субъектом высказываемого. Такая позиция объясняется тем властным характером, который приобретают в любом обществе или культуре способы выражения желания и, соответственно, формы его удовлетворения. Любой способ выражения, любое означающее артикулирует желание. Желание реального, о котором субъект ничего не знает, превращается в желание чего‑то (социально‑экономические, политические, идеологические, эстетические системы конкретно указывают – чего именно). Тогда единственный способ утвердить индивидуальную субъективность – это ускользнуть от любых означивающих систем, помочь своему реальному "просочиться" сквозь мельчайшие фильтры социальной власти. Для этого необходимы "активные и позитивные линии ускользания, которые ведут к желанию, к машинам желания и к организации субъективного поля желания... Давать потокам проскользнуть под социальными кодами, пытающимися их канализировать, преградить им путь" (90, р. 399‑400). — 79 —
|