“В те времена считалось само собой разумеющимся, что в каждой семье должны быть дети, и но прошествии некоторого времени на свет появился я, а шестью годами позже - мой брат. Порой я спрашиваю сам себя: а понимал ли отец. насколько мало он подходил на роль родителя? Единственно, что он знал и выше всего ценил, была работа. Чуть ли не с самого моего рождения он ожидал от меня большего, чем было в моих силах. Я вырос в убеждении, что мне чего-то недостает, что я не такой, как надо. Хотя я был послушным, воспитанным ребенком и успешно учился в школе, это не воспринималось как достижение считалось, что так и должно быть. Зато отмечались все мои неудачи, ошибки и проступки, которые я переживал, словно смертные грехи”. “По мере того, как я подрастал, отец стал делать неловкие попытки приблизиться ко мне. Он водил меня в театры, посещал все школьные праздники, но выглядеть естественно в роли родителя ему не удавалось. Сейчас мне кажется, что он тоже по-своему боялся меня. В конце концов, те завышенные требования, которые он предъявлял ко мне, в той же мере относились и к чему, и, видимо, он чувствовал, что не справляется”. “Все это изображает моего отца человеком односторонним, бесцветным, но на самом деле это не совсем так. Я очень хорошо помню те вечеринки, на которые родители приглашали своих давних, со школьной скамьи, друзей. Отец был веселым, общительным, много смеялся; он даже позволял мне лечь спать попозже, чтобы я мог принять участие в общем веселье. В эти редкие моменты он обходился со мной так, словно и вправду любил меня. Именно эти нечастые исключения из его обычной строгости оставили у меня самые нежные воспоминания о нем.” “Та поездка в метро и изображение в окне взбудоражили мою память. До этого я редко думал об отце. Когда я вырос, наши отношения с ним некоторое время были довольно натянутыми, но потом мы пришли к своего рода компромиссу. Однако, настоящей дружбы между нами не было никогда. Годы моего подросткового бунтарства остались позади, но мне так и не стало легко с ним, а ему со мной. Мы стремились сблизиться, но у нас ничего не получалось. Когда он умер, я оплакал его кончину, и жизнь пошла своим чередом. В ночь перед похоронами я остаются один у гроба и попрощался с отцом. На следующий день на похоронах несколько человек сказали мне, что отец мною очень гордился. Я был очень удивлен: ведь он сам никогда не говорил мне об этом.” “Мало в чем в своей жизни я абсолютно уверен, но одно из этого немногого - то, что я не хочу походить на своего отца. Однако, увидев его выражение на своем лице, я вынужден был спросить себя: сколько же отцовских качеств я в действительности унаследовал? Стал ли я, подобно ему, фанатично предан работе? Да. Из мальчика, ненавидевшего бесконечные обязанности и поручения, вырос взрослый мужчина, не умеющий отдыхать и расслабляться. Склонен ли я к излишней строгости, нравоучениям? Да. Можно ли назвать меня сердитым? О, да!” — 74 —
|