[1] Первые экспериментальные психологические лаборатории появились в России именно при психиатрических и неврологических клиниках: уже упомянутые лаборатории Бех­терева в Казани, Чижа - Дерпте, а также Корсакова и Токарского - в Москве, Ковалевского - в Харькове, Сикорского - в Киеве и др.

[2] Сеченова собирались привлекать к суду за попрание религиозных устоев, за сведение Божественного дара мьнйления к низменным процессам. В ответ Сеченов говорил, что если суд состоится, то он явится на него с лягушкой и продемонстрирует на ней прохождение нервного импульса и принцип рефлекса как основ психической деятель­ности. Брошюра Сеченова читалась и обсуждалась повсюду. По свидетельству очевид­ца, в России тогда не считался образованным человек, не прочитавший ее.

[3] Забегая вперед, скажем, что в развитии мировой психологии это снижение в даль­нейшем пошло еще дальше. Постепенно уже не философия (даже в ее усеченном виде), а сама по себе психология стала рассматриваться как верховная мировоззренческая область, способная объяснять и диктовать общие смыслы и основы бытия человека. Психоанализ, например, из частной психологической теории давно стал системой миро­понимания, даже религией многих. Слышатся слова о наступлении особой "психозойской эры", в которой психологи, будут полностью проектировать развитие и указывать, в чем следует находить счастье и как жить людям.

[4] С восторгом была принята эта книга и многими в России. Ленин писал, что Геккель "издевается (здесь и далее подчеркнуто в тексте. - Авт.) над всеми идеалистическими, шире: всеми специально философскими ухищрениями, с точки зрения естествознания, не допуская мысли о том, будто возможна иная теория познания, кроме естественноисторического материализма".

[5] Серьезность и пагубу такого перелома понимали тогда весьма немногие, но их голоса не были услышаны. Немецкий философ Ф. Паульсен писал, например, о книге Геккеля: "Я читал эту книгу с жутким стыдом за состояние общего образования и философского образования нашего народа. Прискорбно, что оказалась возможность издать такую кни­гу, что она могла быть написана, напечатана, раскуплена, прочитана, удостоена удив­лением и доверием народа, который имеет Канта, Гёте, Шопенгауэра" [4, 181].