|
Одной из первых книг, вслух прочитанной нам Мадемуазель, был «Дон Кихот» Сервантеса — конечно, в специальном издании для детей. Эта книга произвела на меня неизгладимое впечатление, но доставила мне больше боли, чем радости, так как я не мог примириться с мыслью, что Дон Кихот, столь дорогой моему сердцу, на самом деле был глупцом. Я чувствовал, что смог бы примириться с этим, если бы Дон Кихот, хотя бы перед своей смертью, сам признал свою глупость. Я успокоился лишь тогда, когда на последней странице книги увидел рисунок, где Дон Кихота исповедовал католический священник,— я сказал самому себе, что священник не может исповедовать дурака. Затем пришла очередь составленных для детей биографий выдающихся людей Франции. Один автор осмелился даже написать о детстве Великою Шарля, почитаемого французами как Шарле-мань. Эта книга мне также очень понравилась. Наибольшее впечатление произвели таинственное рождение Шарлеманя и три добрых духа, одаривших его еще в колыбели всевозможными способностями и талантами. Возможно, я думал в то время о самом себе и о том, что я был рожден в такой знаменательный день - в канун Рождества. Мадемуазель подписалась также на французский журнал «Journal de la jeunesse»*, из которого читала нам очень романтические рассказы. Они очень возбуждали мое воображение — наверное, даже слишком сильно. Моя сестра Анна очень быстро распознала потребность Мадемуазель кем-то командовать и очень искусно научилась избегать ее чрезмерного влияния. Мадемуазель не сердилась за это на Анну, но в качестве компенсации начала уделять больше внимания мне, чем моей сестре. Об этом убедительно говорили некоторые ее высказывания, такие, например, как «Serge a le jugement juste»**. Я убежден, что прочитанные Мадемуазель вслух романтические истории заложили основу «романтического» склада моего ума - или по крайней мере усилили это качество. Позже этот «романтизм» нашел свое выражение также в моей пейзажной живописи. В любом случае, влияние, которое оказала на меня Мадемуазель, невозможно отрицать. Я припоминаю, например, что именно в этот период мне в голову приходили мысли о том, что ближе к истине была все же католическая, а не православная вера: Христос сказал Петру обозначить скалу, на которой ему предстояло построить христианскую религию. Сейчас же я хочу немного забежать вперед и поговорить об эпизоде, случившемся через несколько лет и очень характерном для того периода моей жизни. Во время карнавала мы с Анной были приглашены на костюмированный вечер, где Анна решила появиться в костюме мальчика. Я не могу припомнить, сколько же ей было в то время лет; во всяком случае, она уже была достаточно взрослой для того, чтобы Мадемуазель почувствовала необходимость позаботиться о ее хорошей репутации как порядочной молодой девушки. Возможно, что она надеялась использовать представившуюся возможность и вновь утвердить над Анной свое утраченное влияние. Однажды во время обеда начался спор о костюме, который должна была надеть Анна. Отец считал, что нет никакой причины для того, чтобы Анна не могла надеть на вечер костюм мальчика. Мадемуазель, со своей стороны, доказывала, что появиться в обществе в брюках не может быть для «ипеjeune fille contme ilfaut»*. Мой отец и Мадемуазель горячо поспорили, и Мадемуазель зашла настолько далеко, что решительным голосом заявила: несмотря на то, что отец дает свое разрешение, она, гувернантка Анны, тем не менее запрещает ей идти на вечер в костюме мальчика. Поскольку Мадемуазель преступила определенные границы, она получила от моего отца самый жесткий otriop. Встав из-за стола со слезами, она удалилась в свою комнату. Мы с Анной побежали за ней и попытались ее успокоить, но Мадемуазель торжественно провозгласила, что после оскорбления, которое ей нанес наш отец, она более ни минуты не задержится в этом доме. Однако в конечном счете дело обернулось всего лишь бурей в стакане воды. Мадемуазель успокоилась и вскоре снова начала использовать для характеристики моего отца такие выражения, как «Monsieur est si delicat»** — что совершенно не удивляло мою мать. — 17 —
|