Этой характеристикой отношений между отцом и сыном поэт позволяет нам понять, как случилось, что царевич, находясь в своем надежном убежище в Италии, по письменному зову отца оставил всякое сопротивление и безвольно отдался на волю тирана (который потом собственноручно забил его до смерти). Внушаемость царевича здесь совершенно верно мотивирована сильно акцентированным отцовским комплексом. Мережковский имеет в виду механизм «перенесения», когда пишет следующее: «Он (царевич) отдавал духовному отцу (Якову Игнатьеву) всю ту любовь, которую не мог отдать отцу по плоти. То была дружба ревнивая, нежная, страстная, как бы влюбленная». По мере взросления ребенка чувство почитания родителей постепенно исчезает, как и склонность им повиноваться. Но потребность подчиняться хоть кому-нибудь остается; роль отца переносится на учителей, начальников, какую-нибудь авторитетную личность. Столь широко распространенная лояльность к власть имущим — по сути такое же перенесение. В случае с Алексеем отмирание отцовского комплекса по мере взросления было невозможно, так как его отец на самом деле был необычайно могущественным властителем, как раз таким, какими мы в детстве видим своих отцов. У меня было две пациентки, на которых я увидел, что объединение в одном лице родительской власти и властных полномочий уважаемой персоны может явиться причиной фиксации инцестуальной склонности. Та и другая были ученицами у своих отцов. Почти непреодолимые трудности при психоанализе одной были обусловлены страстным перенесением, а другой — невротическим негативизмом. Безграничное послушание одной и упрямое сопротивление другой были детерминированы одним и тем же психическим комплексом — сгущением отцовского и учительского комплексов. Эти и другие приведенные здесь наблюдения подтверждают мнение Фрейда о том, что гипнотическая податливость коренится в мазохистских компонентах сексуального инстинкта. Но мазохизм — это удовольствие, получаемое от подчинения, и ребенок научается ему в детстве — от родителей. В случае с робким и послушным портным мы видели, как родительские приказы продолжали действовать спустя многие годы, по типу постгипнотического внушения. У одного больного с неврозом страха (это уже упоминавшийся 28-летний служащий) я обнаружил невротический аналог так называемой «суггестии срока» ( Sugg . r echeance ). Его заболевание началось по совершенно незначительному поводу, а поразительным было то, что пациент слишком уж быстро примирился с мыслью уйти на пенсию в столь молодые годы. И вот в результате анализа он вспомнил о том дне, когда он, ровно за 10 лет до болезни, и притом очень неохотно, вступил на поприще служащего, неохотно потому, что считал себя способным к искусству; тогда он подчинился только желанию отца, но тотчас по окончании срока, дающего право на пенсию (10 лет), намеревался пойти на пенсию под предлогом какой-нибудь болезни. (Склонность к отговорке болезнью происходила из раннего детства, когда болезнь обеспечивала ему больше нежности со стороны матери и снисходительное обхождение со стороны отца.) Со временем он забыл о своем намерении; добился высокого дохода, и хотя конфликт между антипатией к канцелярской работе и предпочтением, отдаваемым сфере искусства (где он весьма успешно испробовал свои силы), существовал по-прежнему, но издавна укоренившееся в нем малодушие мешало отказаться от части дохода, что произошло бы после выхода на пенсию, поэтому он даже не помышлял об этом. Намерение, сознательное десять лет назад, все это время, казалось, дремало в бессознательном и сделалось подлежащим исполнению после истечения срока, подействовав подобно «самовнушению» и явившись одной из причин, вызвавших невроз. А то, что сроки играли такую значимую роль в жизни пациента, было симптомом его бессознательных фантазий, связанных с инфантильными размышлениями о сроках менструаций и беременности матери, включая представление о нахождении в материнской утробе и о собственном рождении. — 21 —
|