Тайная жизнь Карла Юнга

"Иноземные боги являются сладостной отравой"
В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, вокруг идей П.Д.Успенского о "четвертом измерении" реальности и по поводу его прочих теософских и оккультных понятий велись жаркие дебаты. И эти, и другие оккультные философии были принесены русскими эмигрантами с Востока. Они пользовались определенной популярностью не только в Швабинге и Асконе, но даже и в цюрихских кабаре и кафе. Основные работы Успенского были переведены на немецкий язык, а после войны — и на английский, благодаря чему члены небольшой группы духовных искателей прослышали о нем еще до того, как он оказался в Лондоне.
Орейдж (редактор журнала The New Age) познакомился с Успенским еще до войны. Во время войны и Русской Революции Успенский время от времени посылал в его журнал репортажи из России. Не будучи сторонником большевиков, он переждал революцию на территории, контролировавшейся белыми, а затем, по предложению Орейджа, в августе 1921 г. прибыл в Лондон.
Орейдж был серьезно увлечен тщательно разработанной метафизической системой Успенского, которая в значительной степени была продолжением учений Гурджиева. Основная идея Гурджиева и Успенского заключалась в том, что все мы "спим", что мы не знаем себя, а для того, чтобы проснуться, нам нужно освоить определенные практики и получить детальное оккультное знание. У них выходило, что реальность является сном, от которого мы все время пытаемся пробудиться. Последователи Успенского и Гурджиева уделяли основное внимание процессу, называвшемуся у них "припоминанием себя". Безусловно, это очень упрощенное изложение их метафизических систем, но для того, чтобы понять смысл дневниковых записей Констанции Лонг, этого вполне достаточно25.
Сразу же после войны Орейдж организовал психоаналитическую исследовательскую группу, целью которой было создание новой формы лечения, отличной как от фрейдизма, так и от юнгианства. К 1921 г. эта группа сосредоточилась на исследовании методов психосинтеза, призванных не разрывать человеческую личность на куски (как это делал традиционный фрейдистский психоанализ), а найти пути для ее лучшей интеграции. Хотя о некоторых членах группы и можно было сказать, что они в большей степени юнгианцы, чем фрейдисты, тем не менее, никто из них так никогда и не стал беззаветным последователем Юнга. Известно, что членами группы были Дэвид Эдер, Морис Николль, Джеймс Янг и, отчасти, Хэвлок Эллис. Вполне возможно, что Констанция Лонг периодически участвовала в работе данной группы, поскольку, во-первых, в ней были ее друзья, а, во-вторых, идеалы группы гармонировали с ее собственными интересами. Но ни в ее дневнике, ни в ее печатных работах не говорится о том, что она приняла эти идеи.
В начале октября Орейдж высказал предположение, что в Лондон прибыл "новый свет", способный указать группе путь к психосинтезу. И вот, в первый раз группа собралась в следующем обновленном составе: Успенский, леди Рутермер, Джеймс Янг, Дж.М.Эль-кок, Дэвид Эдер, Морис Николль, Дж.Д.Бересфорд (романист) и Клиффорд Шарп (редактор и журналист). В течении следующих двух лет ее время от времени посещали Т.С.Элиот и Герберт Рид — поэт, который впоследствии стал одним из редакторов Collected Works of C.GJungM.
Хотя в исторических описаниях данной группы о Констанции Лонг нет никаких упоминаний, теперь мы знаем, что вскоре после того, как Успенский начал излагать свои учения, Конни Лонг стала одной из его самых посвященных участниц. На обложке своего дневника она написала имена и адреса Успенского, Николля и Орейджа. Она явно поддерживала с ними отношения.
Успенский был крупным мужчиной с белыми волосами, как у альбиноса. Он говорил по-английски со славянским акцентом (что, несомненно, делало его еще более мистичным), а его изысканная интеллигентность и обширные познания в области оккультизма (детали, формулы, схемы, математический мистицизм) производили на преисполненную благоговения аудиторию сильное впечатление.
Той осенью Лонг перестала фиксировать свои сновидения, а вместо этого принялась записывать в свой дневник учения Успенского. А они удовлетворяли те ее интеллектуальные потребности, которые юнговская психология с характерной для нее нечеткостью совершенно не могла удовлетворить. В ее дневнике имеются схемы, диаграммы, а также разнообразные таблицы, составленные Успенским. В дневнике содержится даже ее анаграмма — мандалоподобная конструкция, изображающая ее метафизическое бытие. Подобные схемы и по сей день популярны среди последователей Успенского и Гурджиева. Поскольку Лонг, Николль и Янг изначально были поклонниками Юнга, которые и сейчас с ним окончательно не порвали, тот факт, что их чувствами завладел другой мудрец, вызвал у услышавшего об этом Юнга шок, и он тотчас же предпринял шаги, направленные на то, чтобы положить этому конец. Юнг усиленно добивался расположения со стороны этой группы врачей-профессионалов, дабы они не перешли на сторону Фрейда. Они служили наглядной демонстрацией того, что в Англии аналитическая психология способна взять верх над психоанализом. Мысль о том, что они все могут уйти от него к русскому гуру, его просто приводила в ужас. Если бы они ушли, он остался бы в окружении горстки посредственных врачей (таких как плэйбой Питер Байнес) или же непрофессионалов, способных, конечно, предоставить значительную материальную поддержку, но не имевших никаких знаков отличия. Мы не располагаем письмами, посланными Юнгом к Николлю или Янгу, но что бы он им ни сказал, они вскоре убедились, что Юнг больше не является тем светом, поисками которого они заняты. Что-то из сказанного Юнгом еще больше их от него оттолкнуло. К середине 1922 г. они порвали с Юнгом бесповоротно.
Мы располагаем текстом письма, посланного Юнгом Констанции Лонг 17 декабря 1921 г. Мы находим копию этого письма в ее дневнике, где оно со всех сторон окружено детальными объяснениями метафизики Успенского. А письмо это в объяснениях не нуждается. Выписки, которые сделала из него Лонг, начинаются с юнговского предупреждения о том, что "запрограммированное учение" представляет "огромную опасность". А затем автор письма переходит непосредственно к сердцевине своих воззрений:
Гнозис должен был бы стать опытом вашей собственной жизни, плодом, выросшим на вашем собственном дереве. Иноземные боги являются сладостной отравой, а растительные боги, которых вы взрастили в своем собственном саду, весьма питательны. Быть может, они не столь красивы, зато они обладают [ ].
Не превращайте иноземные деревья в тотемы [ ]. Никто не поможет вам, если вы выйдете за свои границы; но благословенно то место, где мы начинаем осознавать свои пределы. За ними нет ничего кроме иллюзии и страдания, ибо, переступив их, вы вступаете в страну духов чужих предков и чужих карм.
Ни один учитель не будет вас учить, если вы станете слабой, но ваша душа способна принести вам подлинное исцеление.
В своей собственной стране вы были бы сильной. Там у вас есть прочные деревья, масса богатых полей и чистой воды. Зачем вы обратились к иноземным учениям? Они ядовиты, они не являются порождением вашей крови. Вы должны стоять на своих собственных ногах, ведь под ними у вас имеется ваша собственная богатая земля. Зачем вы слушаетесь человека, оторвавшегося от своей собственной почвы? Человека, который не стоит на собственных ногах? Истина — это дерево с его корнями. Это не пустые слова. Истина произрастает лишь в вашем собственном саду и больше нигде.
Лишь слабый человек питается пищей странника. Но вашему народу нужен сильный человек, черпающий истину из своих собственных корней и из своей собственной крови. Людям нужно это и только это... Я взываю к вашей природной силе. Вам придется оставить ваш [ ] в людях, если вы примете чужие кармы. Если вы отвергнете помощь, тогда к вам на помощь придут ваши боги. У тех, кто ищет помощника или учителя, все еще очень много христианства. Все нужно заслужить.
Немецкая духовность Юнга никогда не была более явной: он говорит об укорененности личной духовности, о том, что последняя берет свое начало в крови, а также призывает остаться в границах своего собственного мистического ландшафта. В своем эссе 1918 г. "Uber das Unbewusste" (в английском переводе "The Role of the Unconscious") Юнг использовал понятие "укорененности" для того, чтобы показать, что психоанализ Фрейда и Альфреда Адлера может быть применен лишь к евреям27. Юнг утверждал, что для немцев еврейский психоанализ является неудовлетворительным. Таким образом, аналитическая психология оказывается арийской наукой, она представляет собой духовную психотерапию, которая по-настоящему может помочь лишь тем, у кого имеется арийская кровь. В то время как англичан Юнг считал носителями германской крови, на славян (таких как Успенский) его толерантность не распространялась. Англичане были арийцами, они могли получить искупление с помощью его методов. Славяне же, хотя они изначально и были арийцами, имеют очень сильную примесь азиатской крови, поэтому их ждут тяжелые времена. Что же касается евреев, то они вообще не могут получить искупление.
Несмотря на то, что все иностранцы, вступавшие в общение с Юнгом, получали от него изрядную дозу народнического (Volkish) мистицизма, лишь немногие из них поняли исконно немецкий контекст последнего. Фанни Боудич Кац этого не поняла. Конни Лонг — тоже. В наши дни многим людям, пытающимся разобраться в Юнге, не удается этого добиться именно потому, что они слабо информированы о степени распространения народнических (VolIrish) идей в немецкой культуре накануне 1933 г. В понимании скрытого смысла юнговского воззвания к Лонг нам может существенно помочь следующее высказывание историка Джоржа Мосса:
Понятие укорененности постоянно реанимировалось народническими (Volkish) мыслителями, и на то имелись веские причины. Подобная укорененность давала человеку ощущение, что душой своей он причастен к ландшафту и, следовательно, к Народу (Volk), являющемуся материальным воплощением жизненного духа космоса. Более того, пасторальная укорененность служила контрастом урбанистической разобщенности или тому, что называлось "беспочвенностью". Оно также предоставляло удобный критерий для совершения по отношению к иностранцам процедуры исключения из состава народа (Volk) и отнятия у них всех благ, даваемых укорененностью. К тому же понятие укорененности предоставляло стандарт для измерения целостности того или иного человека и его внутренней значимости. Соответственно, отсутствие корней обрекало человека на вечный позор: он был лишен жизненной силы и самостоятельно функционирующей души. Беспочвенность была для него окончательным приговором, тогда как укорененность означала полноправное членство в рядах Народа (Volk), наделявшего человека его человечностью28.
Народническое воззвание Юнга к своим британским последователям, в котором содержалась просьба остаться верными их расовой духовности, было отправлено весной 1922 г. — т.е. по прибытию Гурджиева. Харизматического мужчину со сверлящими черными глазами, густыми черными усами, выбритой налысо головой, которую увенчивала астраханская папаха, все сразу же признали за подлинного учителя. Гурджиев оставался в Лондоне до сентября, а затем перебрался во Францию, где основал свою собственную коммуну.
Конни Лонг разделяла общее увлечение этим новоявленным учителем. Очень скоро ее дневник запестрел записями о его учениях. А Юнг ее больше не волновал. Не волновал он и других.
К апрелю 1922 г. Юнг осознал, что в Лондоне имело место отступничество и что он понес большой урон. В своем дневнике Лонг сделала следующую запись: "20 ап[реля]. Байнес к Джоан [Корри]: 'Но моя дорогая Дж., имеет место сепаратистское движение. У У[спенского] не просто иная точка зрения, она к тому же совершенно деструктивна по отношению к любому научному подходу по решению психологических проблем. Вы не можете относиться к У[спенскому] как к хобби или тайному культу, в то время как на официальном уровне вы якобы профессионально занимаетесь аналитической психологией Юнга'".
К концу 1922 г. Николль и Янг уже жили вместе с Гурджиевым в его коммуне во Франции.
Да, в этом раннем сражении юнговский культ понес потери, но в последующие годы его ожидало множество побед. Только вот Лонг не довелось их увидеть. В декабре 1922 г. она, все еще ослабленная после сделанной тремя годами раньше операции, отправилась на долгую побывку в гости к Хинкль. В начале 1923 г. она слегла с тяжелой формой гриппа. Вскоре грипп перерос в пневмонию.
Констанция Лонг, которой было немногим более пятидесяти, умерла в Нью-Йорке 16 февраля 1922 г.