|
Теперь возвращаюсь к детству пациента, к периоду, когда кал для него не мог иметь значения денег. Нарушения кишечника у него появились очень рано, прежде всего – самое типичное для ребенка недержание кала. Но мы, безусловно, правы, если не соглашаемся с патологическим объяснением этих ранних случаев и видим в них только доказательство намерения не допустить помехи или задержки в удовольствии, связанном с функцией опорожнения кишечника. Большое удовольствие от острот на эту тему, которое обычно соответствует грубости низших классов общества, сохранилось у него и после начала позднейшего заболевания. Во время пребывания в семье англичанки‑гувернантки неоднократно случалось, что он и няня должны были оставаться в комнате ненавистной воспитательницы. Няня, вполне верно улавливая суть происходящего, констатировала, что именно в эти ночи он пачкался в кровати, чего уже давно с ним не случалось. Он вовсе этого не стыдился, то было выражение протеста по отношению к гувернантке. Год спустя (в 4 года 6 месяцев), в период страхов, случилось, что он испачкал штаны днем. Он ужасно стыдился и плакал, когда его мыли: он так не может жить. За это время, значит, что‑то изменилось, и на мысль об этом изменении нас навело исследование его жалобы. Оказалось, что слова: «Он так не может жить» – он повторял за кем‑то другим. Однажды[119] мать взяла его с собой, когда провожала на станцию посетившего ее врача. Дорогой она жаловалась на боли и кровотечения, и у нее вырвались те же слова: «Я так не могу жить»; она не думала, что ребенок, которого она вела за руку, сохранит их в памяти. Жалоба, которую, между прочим, бесконечное число раз он повторял в своей последующей болезни, означала, следовательно, идентификацию с матерью. Скоро появилось воспоминание о недостающем по времени и своему содержанию звене между этими двумя событиями. Это случилось однажды в начале периодов нападавшего на него страха, когда озабоченная мать велела принять меры предосторожности, чтобы уберечь детей от дизентерии, вспыхнувшей по соседству с имением. Он осведомился, что такое дизентерия, и когда услышал, что при дизентерии находят кровь в испражнениях, то очень испугался и стал утверждать, что и в его испражнениях имеется кровь; он боялся умереть от дизентерии, но посредством исследования его удалось убедить, что он ошибся и что ему нечего бояться. Мы понимаем, что в этом страхе проявилось отождествление с матерью, которая говорила с врачом о своих кровотечениях при сыне. Во время его последующей попытки к отождествлению (в 4 года 6 месяцев) он забыл о кровотечениях; он больше не понимал себя, полагал, что стыдится, и не знал, что дрожит от страха смерти, вполне определенно проявившегося в его жалобе. — 216 —
|