|
Пример этот, кажется, не нуждается в комментарии, но мы еще не закончили с Именем Отца. Вспомним, что русский футуризм проходил под лозунгом свержения Отца русской поэзии — формула «Сбросим Пушкина с корабля современности». Это было осквернением святыни с тем, чтобы потом «ретроактивно» (как бы выразился автор книги [3имовец 1996]) воззвать к ней. Маяковский в поздние годы утверждал, что все время про себя твердит пушкинские строки: «Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я». Наконец (не пора ли покончить с Именем Отца?) вся «классическая» советская действительность 30-80-х годов проходит в режиме отторжения от реального отца и 307 психотического поклонения Имени Отца, роль которого играют Ленин и Сталин (по-видимому, в этом состоит психотическая специфика любого развитого тоталитаризма): «Культ Отца Сталина и Сына Ленина в их «единосущности» («Сталин — это Ленин сегодня») не мог рикошетом не порождать враждебности рядового советского гражданина к собственному отцу, потенциальному врагу народа. Родной отец воспринимался не как отец, а скорее как отчим. [...] Для чего нужен отец, если есть Сталин? — думал советский ребенок. Действительность не давала ему никакого ответа, кроме того, что он был прав и что этот квазиотец действительно низачем не нужен. Что от него один вред. Ведь есть настоящий Отец — Сталин, и этого вполне достаточно для того, чтобы быть счастливым. А если так, то в лагерь ложного отца! Вот одно из объяснений того, почему так легко было расправиться с отцами в 1930-е годы» [Бубенцова 1998]. Советские люди и их вождь постоянно жили в ножницах двух противоположных маний — преследования и величия. С одной стороны, кругом шпионы, враги народа, врачи-убийцы, с другой — советский народ самый счастливый в мире, советская страна самая большая и богатая, а Сталин — самый мудрый и добрый. Это психотическая реальность. На чередование мании преследования и мегаломании как закономерное проявление психоза указывает, например, автор одного из самых известных учебников по психиатрии [Блейлер 1993]. Мы заканчиваем свое исследование. В заключение обобщим все сказанное, построив такую матрицу: 308 1. Воображаемое подменяет реальное (невротический дискурс). 2. Символическое подменяет реальное (психотический дискурс). 3. Воображаемое подменяет символическое (постневротический дискурс). 4. Символическое подменяет воображаемое (постпсихотический дискурс). — 171 —
|