1 Ср. «Характер и анальная эротика» (1908*) [выше, с. 25 и далее]. 77 Но крыса была ему также известна как носитель опасных инфекций и поэтому могла использоваться как символ для страха перед сифилитической инфекцией, столь обоснованного в армии, за которым скрывались всякого рода сомнения в образе жизни отца во время военной службы. В другом смысле: носителем сифилитической инфекции был сам пенис, и, таким образом, крыса стала половым членом, на связь с которым она могла претендовать и иначе. Пенис, особенно пенис маленького ребенка, можно прямо описать как червяка, а в рассказе капитана крысы копошились в заднем проходе, словно большие круглые глисты, которые у нашего пациента были в детстве. Стало быть, значение пениса, которое имели крысы, опять-таки основывалось на анальной эротике. Кроме того, крыса — грязное животное, питающееся экскрементами и живущее в водостоках, по которым перемещаются нечистоты1. Наверное, излишне указывать, насколько мог расшириться делирий, связанный с крысами, благодаря этому новому значению. Например, «Столько-то крыс — столько-то гульденов» могло послужить меткой характеристикой одного весьма ненавистного ему женского ремесла. С другой стороны, пожалуй, не может быть безразличным, что замена крысы пенисом в рассказе капитана воспроизводила ситуацию сношения per an urn2, которая в отношении к отцу и возлюбленной должна была ему показаться особенно отвратительной. Когда эта ситуация вновь возникла в навязчивой угрозе, оформившейся у него после требования капитана [с. 45], это, несомненно, напомнило об одном проклятии, употребительном у южных славян, дословный текст которого можно найти в «Anthropophyteia» [т. 2 (1905), с. 421 и далее], издаваемой Ф. С. Краусом. Впрочем, весь этот и другой материал вместе с покрывающей мыслью «жениться» [heiraten] оказался включенным в текстуру обсуждения крысиной тематики. То, что рассказ о наказании крысами всколыхнул у нашего пациента все давно подавленные импульсы себялюбивой и сексу&чь-ной жестокости, подтверждается его собственным описанием и его мимикой при пересказе. И все же, несмотря на весь этот богатый материал, значение его навязчивой идеи не удавалось прояснить до тех пор, пока однажды у него не появилась мысль о старухе-крысоловке из «Мштенького Эйолфа» Ибсена и не сделала неопровержи- 1 Тому, кто, покачивая головой, хочет отвергнуть эти скачки невротической фантазии, следует напомнить об аналогичных каприччо, в которых порой разражается фантазия художников, например, о Diableries erotiques Ле Пойтевина. — 50 —
|