Мастер самопознания. 2-е издание

И вот мы еще раз сталкиваемся в его словах со вроде бы небрежной оговоркой, которой, возможно, он сам при­давал не слишком серьезное значение. Ясно видеть. Эта способность была у него всю жизнь. Кстати, особое зна-; чение он придавал сновидениям.

Вечером 24 декабря 1800 года готовилось покушение на первого консула при помощи «адской машины». В этот же вечер в Опере давали Ораторию. Жозефина и несколь­ко близких людей уговаривали Наполеона отправиться с ними, но тот упорствовал, лежа на своем диване. Его нежелание покидать дворец было настолько сильным, что его почти насильно одели и усадили в карету, где он почти мгновенно заснул. Ему приснилось, что жизни его угрожает опасность — будто он тонет в итальянской реч­ке Тальяменто, и в тот же момент Наполеон проснулся от грохота страшного взрыва.

Он доверял своей Судьбе, и Судьба его хранила - в тот вечер он сел не в свою карету, и точно выверенный расчет террористов провалился. А вообще, в самые ответ­ственные, можно сказать роковые, минуты Наполеон внезапно проваливался в сон, будто куда-то зачем-то ухо­дил. Очень часто он повторял: «На завтра. Ночь прино­сит совет».

Перед самой битвой при Аустерлице, его великолеп­ном триумфе, он настолько глубоко заснул, что его ед­ва разбудили. В самый разгар битвы под Ваграмом, в са­мый решающий момент, он приказал разостлать на зем­ле медвежью шкуру, лег на нее и среди огненного шквала погрузился в сон. Проснувшись минут через двадцать, продолжал как ни в чем не бывало отдавать рас­поряжения.

Так и жил он, этот печальный гений, вобравший в себя все тайны мира, между сном и явью, словно в ином, одному ему ведомом измерении. И Рок вел его неисповеди­мыми для других путями. Но он-то, он, вверивший себя потусторонним силам, чувствовал его покровительство и защиту. «Привыкнув с семнадцати лет к пулям на полях сражений и зная всю беспомощность предохранения себя от них, я предоставил себя во власть моей судьбы». И дальше: «Вы боитесь, что меня убьют на войне? Я чув­ствую, как что-то толкает меня к цели, которую я и сам не знаю. Как только я достигну ее и стану бесполезен, ато­ма будет достаточно, чтобы меня уничтожить. Но до того все человеческие усилия ничего со мной не сделают — все равно, в Париже или в армии». Вот вам и его ставшая притчей во языцех храбрость и целеустремленность — «...что-то толкает меня к цели, которую я и сам не знаю».

Нет, его бесстрашие — не бесстрашие человеческое и его упорство — не упорство человеческое. Подобно тому как он живет во сне и яви одновременно, он одновремен­но обитает в мире этом и мире потустороннем! Только часть его жизни психологически мотивирована, а потому объяснима. Для объяснения же другой части средства человеческой психологии не подходят.