Я и другие

Неконструктивно более рассматривать поглощенность такими мыслями, как “вязкость мышления”, и искать “причину” в органической патологии. Способность к тому, чтобы говорить по-английски, органически детерминирована. То же касается способности к тому, чтобы говорить по-французски, а также той путаницы, которая возникает у многих двуязычных детей... Некоторые люди обучаются в одном языке нескольким “языкам”. Затруднение, которое порой возникает у людей, когда надо “знать” или “чувствовать”, какой “язык” или “способ коммуникации” стоит за теми или иными словами, вероятно, связано с тем, что они росли и воспитывались в узле, где черное иногда означало черное, а иногда белое, иногда же и то, и другое. Шизофренические неологизмы, попытки усовершенствовать синтаксис, необычные интонации, дробление слов и слогов, а также эквивалентные операции в области невербальной экспрессии — все это нужно рассматривать и оценивать в рамках той системы коммуникации, в которой они первоначально функционировали или продолжают функционировать.

Приведем еще несколько кратких зарисовок подобных взаимодействий в семье.

Пациент (мужского пола, 20 лет, госпитализированный с диагнозом параноидная шизофрения), его мать и отец спорили. Пациент утверждал, что он эгоистичен, а родители говорили, что нет. Врач попросил пациента объяснить на примере, что он имеет в виду, говоря об эгоистичности.

Пациент: Ну, это когда моя мать иногда готовит мне целую кучу еды, а я отказываюсь это есть, если у меня нет настроения.

(Оба родителя молчали. Он очевидным образом отстоял свою правоту.)

Отец: Но, вы понимаете, он не был таким. Он всегда был хорошим мальчиком.

Мать: Это его болезнь, ведь так, доктор? Он никогда не был неблагодарным. Он был всегда очень вежливым и воспитанным. Мы сделали для него все, что могли.

Пациент: Нет, я всегда был эгоистичным и наблагодарным. У меня нет никакого самоуважения.

Отец: А я говорю, есть.

Пациент: Я мог бы его иметь, если бы ты меня уважал. Никто не уважает меня. Все надо мной смеются. Я посмешище для всего мира. Я настоящий шут.

Отец: Но сынок, я уважаю тебя, потому что я уважаю того, кто сам себя уважает.

Семилетнего мальчика отец обвинил в краже своей ручки. Мальчик изо всех сил доказывал, что он невиновен, но ему не поверили. Наверное, для того чтобы спасти его от двойного наказания — за воровство и за ложь, — мать сказала отцу, что мальчик сознался ей в том, что украл ручку. Однако мальчик по-прежнему не признавал за собой кражи, и отец устроил ему хорошую взбучку. Поскольку оба родителя обращались с ним так, будто он не только совершил этот проступок, но и сознался в нем, он начал думать, что в конце концов мог бы припомнить, что действительно это сделал, и даже был не совсем уверен, сознавался он на самом деле или же нет. Позже мать обнаружила, что сын и вправду не брал ручку, и признала сей факт перед мальчиком, не говоря, однако, ни слова отцу. Она сказала мальчику: “Подойди, поцелуй маму, и забудем об этом”.