|
Действительно ли наш анализ изобразительного (figuratif) содержания сновидения об Ирме обязывает нас интерпретировать его в подобном духе? Действительно ли мы должны согласиться с тем, что все происходящее на уровне ассоциативных систем S1, S2 S3 и т. д. вновь возвращается к порогу исходного восприятия? Действительно ли перед нами нечто такое, что вынуждает нас все-таки принять эту схему со всей ее — как правильно заметил Валабрега — парадоксальностью? Ведь говоря о переходе бессознательных процессов в сознательные, мы обязаны помещать сознание на выходе, в то время как восприятие, от сознания в принципе неотделимое, оказывается на входе. Феноменологическое исследование сновидения об инъекции Ирме позволило выделить в нем две части. Первая из нихзавершается появлением кошмарного, внушающего безотчетный страх образа, поистине головы Медузы, откровением чего-то воистину неизреченного, глубин этого горла, чья сложная, не поддающаяся описанию форма делает из него и пучину женского органа, этого первоначального объекта по преимуществу, этого источника всякой жизни, и прорву рта, поглощающего все живое, и образ смерти, где все находит себе конец, — образ, возникающий в связи с болезнью, едва не оказавшейся смертельной, его дочери и со смертью одной из его больных, случившейся вскоре после этой болезни и воспринятой Фрейдом как некая расплата за профессиональную недобросовестность (одна Матильда вместо другой, — пишет он). Перед нами, таким образом, явление образа, который внушает ужас, воплощая и соединяя в себе все то, что по праву можно назвать откровением Реального в самом непроницаемом его существе, Реального, не допускающего ни малейшего опосредования, Реального окончательного — того объекта, который, собственно, больше и не объект уже, а нечто такое, перед лицом чего все слова замирают, а понятия бессильны: объект страха по преимуществу. В первой фазе сна мы, таким образом, наблюдаем Фрейда за выговором, который он делает Ирме, упрекая ее в невнимании к тому, что хочет он ей дать понять. Он рассуждает здесь точь-в-точь в стиле отношений, сложившихся у него в реальной жизни, в стиле страстной — мы бы сказали даже, слишком страстной — исследовательской заинтересованности, и, если судить формально, один из смыслов этого сновидения здесь налицо — шприц был грязный, страсть аналитика, его желание успеха, были слишком навязчивыми, встречный перенос выступал как главное препятствие. Что же происходит, когда сновидение достигает этой первой своей вершины? Вправе ли мы объяснять глубокое разложение, которому подвергается структура пережитого наяву опыта, ссылаясь на процесс регрессии? Отношения субъекта полностью меняются. Он становится чем-то совершенно другим — Фрейда больше нет, нет больше никого, кто мог бы сказать я. Это и есть тот момент, который я назвал входом шута, потому что субъекты, к которым апеллирует Фрейд, играют именно эту роль. Апеллирует — именно так в тексте. Латинский корень его указываетна юридический смысл этого контекста — Фрейд апеллирует к консенсусу себе подобных, равных себе, своих старших коллег. И это решающий момент. — 152 —
|