Функция и поле речи и языка в психоанализе

Одна из них находится на границе нашей области и подтверждает наши предположения относительно ее пределов: мы не можем предвидеть за субъекта, какое время для понимания ему необхо­димо, поскольку время это включает и психологический фактор, ко­торый сам по себе нам недоступен.

Другая причина кроется в самом субъекте; именно в силу этой причины фиксация завершения эквивалентна проецированию субъекта в некий пространственный образ, в котором он отныне пребывает от себя отчужденным: с того момента, как срок, назна­ченный его истине, становится предсказуем, истина эта - что бы в интерсубъективном взаимодействии за это время ни произош­ло - фактически уже наличествует. Другими словами, по мере того, как субъект помещает в нас свою истину, мы восстанавли­ваем в нем его первоначальный мираж; санкционируя этот мираж своим авторитетом, мы встаем в анализе на ложный путь, резуль­таты которого будут непоправимы.

Именно это и произошло в знаменитом случае Человека с Волка­ми, поучительность которого Фрейд ценил настолько высоко, что вторично сослался на него в статье об анализе конечной или неоп­ределенной продолжительности42.

Предварительная фиксация завершения анализа, эта первая фор­ма активного вмешательства, установленная (proh pudor!) самим Фрейдом, всегда - независимо от дивинационной (в буквальном смысле этого слова) способности43, проявленной следующим его примеру аналитиком, - оставит субъект отчужденным от его ис­тины.

И в случае, который разбирает Фрейд, мы найдем два факта, это подтверждающих.

Во-первых, несмотря на целый комплекс доказательств, под­тверждающих историчность первосцены, и несмотря на убежден­ность, которую Человек с Волками, вопреки сомнениям, методи­чески внушаемым ему Фрейдом, неуклонно в отношении этой сце­пы выказывает, интегрировать воспоминания об этой сцене в свою историю ему все же не удается.

80