|
Когда девочку спросили, что побудило ее написать историю, она смогла назвать только одну осознаваемую причину. Она была убеждена, что обратилась к написанию в тот момент, когда история с рыцарем стала особенно навязчивой, — другими словами, таким образом она защищалась от возможности слишком глубоко погрузиться в нее. Она пыталась создать какую-то независимую реальность для слишкомКздушевленных героев в надежде, что тогда они перестанут доминировать в ее воображении. Насколько она помнит, фантазии с рыцарем действительно закончились после того, как были записаны. Правда, это описание девочкой своих побуждений все еще оставляет многое необъясненным: та самая слишком яркая ситуация, которая, как предполагается, побудила ее записать историю, не включается в нее, тогда как другие, которые не являются частью фантазии (например, реальные пытки), подробно описываются. То же самое относится и к героям: написанная история упускает некоторых персонажей, которые развернуто представлены в фантазии, и вместо них появляются новые герои, как, например, отец заключенного. Фантазии и образы избиения 83 Вторую побудительную причину для написания истории мы можем извлечь из наблюдений креативной деятельности подростков (Bemfeld, 1924). Бернфельд отмечает, что мотив, побуждающий записывать свои фантазии, надо искать не в самой фантазии, а вне ее. Он считает, что подобная творческая активность управляется обычными амбициями эго; например, подростковое стремление воздействовать на окружающих через поэзию или заслужить таким образом любовь и уважение. Согласно этой концепции, превращение фантазии с рыцарем в написанную историю выглядит следующим образом. В свете амбиций, как мы можем сразу отметить, личная фантазия превращается в акт коммуникации, адресованный другому. В процессе этой трансформации заботу о собственных потребностях сменяет внимание к возможному читателю. Можно отказаться от непосредственного извлечения удовольствия из содержания истории, поскольку сам процесс написания удовлетворяет честолюбивые амбиции, принося удовлетворение. Поскольку автор отказывается от непосредственного извлечения удовольствия, снимается необходимость согласовывать определенные, наилучшим образом подходящие для извлечения удовольствия, эпизоды истории (кульминационные точки фантазии). По этой же причине в написанной истории (как это видно из факта включения сцен пыток) можно не считаться с ограничениями, накладываемыми на фантазии, в которых запрещены сцены избиения. — 61 —
|