Фрейд

Подходя в мае 1926 года к своему семидесятилетию, Фрейд обременен тяжелым грузом потерь; он движется вперед, сопровождаемый чередой глаз, которые продолжают жить в нем, переходят, вероятно, в его взгляд, в

"ПРИДЕТ СМЕРТЬ, И У НЕЕ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА"

173

котором сквозит теперь острый и беспокойный знак вопроса, сопровождаемый новым проявлением смерти, поселившейся и в его плоти: в апреле 1923 года он перенес первую операцию в связи с раком челюсти, развитие которого знаменует собой последнюю часть его жизни.

ФРЕЙД-АВСТРИЕЦ В УСЛОВИЯХ ВОЙНЫ

Джонс, как биограф, не мог не отметить с явным удивлением "неожиданного" поведения Фрейда при известии об объявлении войны: этот "ученый-пацифист 58 лет", которого, как полагали, должно "ужаснуть" подобное трагическое событие, проявил, напротив, "некий юношеский энтузиазм". В уже упомянутом письме к Абрахаму, где с сомнительной уместностью высказано "облегчение" в связи с уходом Юнга, Фрейд замечает: "Возможно, впервые за последние тридцать лет я чувствую себя австрийцем", а в беседе с Ференци он в шутку доверительно сообщает, что "посвятил все свое либидо Австро-Венгрии". Его суждения о войне больше напоминают разговоры в Торговом кафе, чем среды на Берггассе, 19: "Моральный дух повсюду превосходен", "наши славные победы" стимулируют производительность труда, он "полон радости в связи с заключением Тройственного союза". Будучи в Гамбурге у Софии и Макса Хальберштад, он замечает: "Впервые я здесь не чувствую себя в чужом городе", говорит об успехе "нашего" займа, шансах "нашей" победы, о том, что, разбив русских в Галиции, "Германия спасла нас"...

Как же Фрейд смог с такой быстротой и увлеченностью последовать за "большинством", принять тот стиль "священного союза", который столь опустошительно подействовал на людей, в том числе и на интеллектуалов, распространяя глупость, бесхарактерность и жестокость? Как он оказался неспособен соблюдать критическую дистанцию относительно события и подвергать его

174

БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ

своему непременному анализу, к которому он был готов как никто другой? Вероятно, на мысль Фрейда подействовали мощные и страшные механизмы массового брожения, вследствие которых она, если пользоваться выразительным школьным термином, "защитилась" на политике.

Ура-патриотическое горение Фрейда продолжается недолго; вскоре он вновь возвращается к работе, пишет статьи и эссе, многие из которых войдут в его "Метапсихологию". Он сталкивается с серьезными профессиональными и материальными трудностями: клиентов мало, порой его кабинет совсем пуст, встали проблемы здоровья и беспокойства за своих близких. Сын Мартин добровольцем уходит на восточный фронт, надеясь, как он шутил, попасть в Россию, куда въезд евреям из-за границы "без перемены религии" был запрещен. Эрнст, мобилизованный, отправлен в Италию, а Оливье, приписанный к инженерным войскам, строит туннели и мосты. Ученики и сотрудники — Абрахам, ференци, Шах, Ранк и другие, также мобилизованные, разъехались в разные места, главным образом для медицинской службы. Это служит для Фрейда поводом возобновить и упрочить связи с другими учениками, в частности, с Лу Андреа-Саломе, которая слушала его лекции в 1912-1913 годах. "У вас найдется для меня ободряющее слово?", — спрашивает он, давая начало обмену письмами, столь важному в период войны, с женщиной редких интеллектуальных и человеческих достоинств, которую он характеризовал, как "в высшей степени понимающую" психоанализ, и к которой до конца оставался очень привязан. Джонс, по-видимому, хочет принизить Лу Андреа-Саломе, приписывая ей главным образом "выдающееся чутье в охоте на великих людей", поскольку ей удалось завязать дружеские или более тесные отношения с Ницше, Райнером-Марией Рильке (он побывал у Фрейда в декабре 1915 года), Роденом, Стриндбергом, Толстым и другими.