|
Не будет ошибкой представить себе это высказывание прежде всего как историческое по аналогии с определенным психологическим опытом, который показывает, что некоторые отрезки индивидуальной жизни могут обособиться и персонифицироваться в такой степени, что это может привести к созерцанию самого себя: например, смотрят на самого себя как на ребенка. Подобный визионерский опыт — имеет ли он место быть в сновидении или в состоянии бодрствования — эмпирически обусловлен, так как имела место вышеупомянутая диссоциация между состоянием настоящего и прошлого. Такие диссоциации случаются на почве несовместимости, например нынешнего состояния с состоянием детства. Вероятно, произошло насильственное отделение от своего исходного характера в пользу характера самовольного, в пользу амбиции под стать Персоне'. Тем самым, став недетским и искусственным, образ ребенка теряет свои корни. Это дает благоприятный повод для столь же резкой конфронтации его с исходной истиной. Имея в виду тот факт, что вплоть до настоящего времени человечество не прекратило давать показания о божественном ребенке, мы должны, вероятно, распространить индивидуальные аналогии на жизнь человечества и чуть ли не сделать вывод, будто человечество вновь и вновь оказывается в противоречии с условиями своего детства, т. е. с исходным, несознательным и инстинктивным состоянием, и что опасность такого противоречия, которое делает возможным видение «ребенка», все еще существует. Поэтому религиозное упражнение, т. е. пересказывание и ритуальное повторение мифологического события имеет целью Только и благодаря этим неэмпирическим свойствам возникает необходимость говорить о «мотиве ребенка». Повсеместно мифологический «ребенок» имеет вариации в виде Бога, великана, мальчика-с-пальчика, животного и т. д. — что никак уже не может быть сведено к рациональной или конкретной человеческой каузальности. То же самое важно в отношении архетипов «отца» и «матери», которые равным образом являются мифологическими иррациональными символами. ' Psychologischen Typen. S.663 u Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewu?ten. Kap. III. Божественный ребенок 359 вновь и вновь наглядно показать сознанию образ детства и всего с ним связанного как раз для того, чтобы не оборвать связь с исходным условием. 2 ФУНКЦИЯ АРХЕТИПА Мотив ребенка представляет не только что-то бывшее и давным-давно прошедшее, но также и нечто настоящее, т. е. он не только пережиток, но и система, функционирующая в настоящем, — система, которой предписано рационально компенсировать, соответственно подправлять неизбежные односторонности и сумасбродства сознания. Сущность сознания состоит в концентрации на относительно небольших содержаниях, которые по возможности усиливаются вплоть до наибольшей ясности. Сознание в качестве необходимого вывода и условия имеет исключение других, способных в данный момент также стать сознательными, содержаний. Это исключение неизбежно вызывает известную односторонность содержаний сознания. Так как отныне дифференцированному сознанию цивилизованного человека вместе с динамикой воли дается в руки действенный инструмент для практического осуществления его содержания, то по мере все возрастающего совершенствования воли возникает все большая опасность запутанности сознания в одностороннем содержании и отклонения его в нечто беззаконное и лишенное корней. С одной стороны, это, конечно, возможность человеческой свободы, но с другой — источник бесконечных инстинктивных напастей. Примитивный человек отличался поэтому — из-за близости к инстинкту, как животное — неофобией и привязанностью к традиции. На наш вкус он мучительно отстал, тогда как мы превозносим прогресс. Наша прогрессивность, конечно, с одной стороны, делает возможным исполнение множества прекраснейших желаний, но, с другой стороны, множится столь же гигантский прометеевский грех, который время от времени требует расплаты в форме судьбоносных катастроф. Как долго человечество мечтало о полетах, а сейчас мы уже — 256 —
|