|
Один немецкий хиромант предсказал собственную смерть. Его пророчества смерти для других людей сбывались, и он был уверен, что его предсказания правильны. Случилось так, что кто-то из его друзей предложил ему предсказать свой собственный конец. Хиромант изучил свою ладонь, выяснил, что умрет в шесть часов утра определенного дня, и стал ждать. Предсказанный день настал — с пяти часов утра мудрец уселся перед часами. Он видел, как движутся стрелки, приближая его конец. И вот уже осталась последняя минута — скоро пробьет шесть, а он все еще жив! Как же это возможно? Секунды бежали, и в тот момент, когда часы показали шесть часов, он выбросился из окна… Предсказание сбылось». У этой истории, рассказанной мудрецом Ошо, есть реальный прообраз: итальянский математик и философ Дж. Кардано (1501–1576) предсказал себе жизнь в 75 лет. Когда отмеренные самому себе годы истекли, Кардано покончил с собой — престиж звездочета оказался дороже жизни. Вполне вероятно, что именно пророчество привело к гибели великого Пушкина. Гадалка А. Кирхгоф предупредила, что ему следует опасаться белокурого человека, лошади белой масти… Александр Сергеевич, будучи человеком крайне суеверным и получив подтверждения некоторым ее предсказаниям, глубоко уверовал в неотвратимость рока. Последующие годы стали для него сущим адом. Он со все более возрастающей настойчивостью стал искать мнимого убийцу. Современник Пушкина поэт Муравьев писал: «Как только судьба сводит его с человеком, имеющим все сии наружные свойства, ему тотчас приходит на мысль испытать, не этот ли роковой человек! Он даже старается раздразнить его, чтобы скорее испытать свою судьбу!» Готовясь к дуэли с графом Толстым, Пушкин в присутствии А. Н. Вульфа несколько раз повторил: «Этот меня не убьет! Убьет белокурый, как колдунья напророчила!» Его друг, П. В. Нащокин, также вспоминал: «В 1830 году, раздосадованный неудачами, он решает ехать Польшу, чтобы там участвовать в войне. В неприятельском лагере состоит некто по имени Вайскопф (белая голова). И Пушкин говорил: „Вот посмотришь, сбудется слово немки, он непременно меня убьет!“» После первой, несостоявшейся, дуэли с Геккерном император Николай взял с Пушкина слово, что в случае повторения конфликта поэт уведомит его об этом. Однако, призывая других следовать заповеди мудрецов «Хвалу и клевету приемли равнодушно», сам Пушкин не только презрел ее, но и нарушил слово, данное императору Николаю. Введенный в заблуждение ошибочным предположением о том, что автор анонимного письма тот же Геккерн, поэт послал ему повторный вызов в таком изысканно-оскорбительном тоне, что кровавый исход был неизбежен. Пуля, поразившая его тело, принесла облегчение душе. В. А. Жуковский, беседовавший с Пушкиным перед смертью, писал, что «в эти последние часы жизни он как будто сделался иной: буря, которая несколько часов тому волновала душу неодолимой страстью, исчезла, не оставив в ней ни следа, ни слова, ни воспоминания о случившемся». — 168 —
|