О псевдогаллюцинациях

Псевдогаллюцинаторных псевдовоспоминаний Соломонов, во время своей первой болезни, имел несколько, но я не буду всех их приводить здесь, иначе пришлось бы занять ими слишком много места. Рассказывая мне о них, выздоравливавший больной пояснил мне возникновение псевдогаллюцинаторных воспоминаний следующим сравнением: «это — как в театре; когда на сцене темно, то зрителю не видно, что представляет собой задний план ее, разве только в общих чертах можно об этом догадываться; но вот пускают яркий огонь в люстрах зрительной залы, в рампе и в кулисах, — и тогда моментально является перед очами зрителя живописная местность, замок на скале и проч. со всеми мельчайшими подробностями». На вопросы, поставленные мною для уяснения состояния сознания за это время, Соломонов объяснил, что он тогда совсем не был отрешен от своей реальной обстановки, хотя, разумеется, будучи занят своими воспоминаниями, не обращал на нее внимания. Что это не были настоящие галлюцинации, видно из того, что чувственные представления здесь не имели характера объективности и для сознания больного являлись ничем иным, как именно воспоминанием из прошлого. Тем не менее, больной тогда же заметил, что по живости и отчетливости, а отчасти (как видно из дальнейших его объяснений) и по отношению к ним сознания, это были воспоминания совсем особенные и необыкновенные. Так как все подобного рода субъективные восприятия крепко запечатлелись в памяти больного, то многократно вспоминая их впоследствии, Соломонов, еще будучи больным, объяснял себе отличие этих странных воспоминаний от воспоминаний обыкновенных так: события таинственные при обыкновенном состоянии человека не находят в последнем полного себе понимания, а потому тотчас же забываются; для того чтобы потом живо их вспомнить и надлежащим образом понять, необходимо прийти в известную степень экстаза, так как при этом, вместе со способностью усиленного внутреннего видения, приобретается способность понимать необычайное.

001 Die Sinnesdelirien, Allg. Zeitschr. f. Psychiatr., XXIII (1866)
002 Возможность настоящих галлюцинаций осязания в той форме и при тех условиях, как в упоминаемых двух случаях Кальбаума, я не отвергаю, хотя и объясняю себе этого рода явления иначе... Но, помимо этого, здесь, кажется, нельзя упускать из виду следующего. Неопределенность (или непонятность для врача) тех выражений, в которых больные высказывают свои субъективные восприятия, далеко не есть доказательство того, что эти восприятия не имеют определенного (чувственного) содержания. Больные обыкновенно не имеют ни времени, ни охоты описывать переживаемое ими так, чтобы быть понятыми врачом; к тому же испытываемое ими во время болезни, субъективно будучи в высшей степени определенным, может даже при высокой интеллигенции больных быть крайне трудно поддающимся описанию в словах... Упоминаемые два случая Кальбаума изображены крайне коротко и без личного знакомства с подобными явлениями (которые, когда они суть галлюцинации, у меня всегда бывают чувственно конкретными, так что абстрактных, лишенных чувственного элемента, галлюцинаций я вовсе не знаю) я, может быть, затруднился бы видеть в них настоящую галлюцинацию, а скорее, одинаково с моим нижеприводимым на первый взгляд с ним совершенно однородным примером, принял бы это просто за ложную идею. Одна больная Кальбаума, по-видимому, отождествляла себя с шитьем или пряжей ("что ты меня прядешь?"), другая с разливаемым супом ("что вы меня разливаете?"), а мой больной Соломонов (как я узнал после его выздоровления), находясь в нашей больнице, одно время своей болезни мысленно отождествлял себя с половиком, тянувшимся во всю длину больничного коридора. Получилось это так. На ночь служители каждый раз привязывали больного к кушетке, привинченной к полу посредине комнаты, и, оставив открытой дверь в коридор для наблюдения за больным, тотчас же после того начинали закатывать с другого конца коридора половик, всегда оставляя образовавшийся сверток как раз против двери в комнату больного. Сначала больной понимал это так: ему хотят показать, что он для людей теперь уже не человек, а все равно, что этот половик; и в самом деле, приходит вечер, - служители должны раздеть Соломонова и связать его, а половик закатать; приходит утро - половик надо выколотить и растянуть, а Соломонова развязать и одеть. Впоследствии больной невольно стал чувствовать, что между ним и половиком существует какое-то странное соотношение. От служителей и больных, расхаживавших днем по коридору, больной постоянно слышал (галлюцинаторно) бранные слова и оскорбительные замечания, так что, по тогдашнему языку больного, "топча половик, они одновременно затаптывали в грязь его лучшие чувства" ("что вы меня топчете?" - мог бы воскликнуть этот больной). К подобного рода мысленным сближениям иногда подавали повод галлюцинаторные голоса, иногда же просто созвучия слов; такой половик называют в казармах "мат", а голоса иногда грозили больному: "вот погоди, уж зададим мы тебе мат!"...
003 Кстати заметить, этот пример выбран не особенно удачно и потому мало доказателен. При чтении этого примера для меня трудно освободиться от предположения, что больная страдала одной из тех форм первичного помешательства, которые неразлучны с галлюцинациями слуха. Правда, автор говорит: "однако, мы не имели случая наблюдать у больной ни в недавнем прошедшем, ни раньше галлюцинаций, а также и в позднейшем течении болезни мы таковых у нее не замечали". Ссылаясь на говоренное мною выше о трудности констатирования галлюцинаций у некоторых несомненных галлюцинантов во время самой болезни, я полагаю, что в этом случае Кальбаума вовсе не исключена возможность разговора больной с "голосами" Мое недоверие здесь тем позволительнее, что сам автор сообщает относительно своей больной следующее, "от самой больной нельзя было добиться точного объяснения относительно таких явлений, не были ли основанием их одной или нескольких галлюцинаций, при расспросах по поводу их она большей частью очень раздражалась и вообще уклонялась от подробных объяснений, показывая, впрочем, полную убежденность в действительности самих происшествий".
004 Allgem. Zeitschr. f Psychiatr., XXV, p. 24.