Душевные болезни в картинах и образах

«… В эпилептическом состоянии его (князя Мышкина) была одна степень почти перед самым припадком, когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды. Но эти мгновения, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды, с которой начинался самый припадок. Эта секунда была, конечно, невыносима…». «В этот момент, как говорил он однажды, мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет…».

Менее ярки, однако, для понимания эпилепсии, как болезни, очень важны, состояния, которые следуют непосредственно за припадком. Если после него больной не засыпает, а приходит в себя, он в течение некоторого времени остается как бы оглушенным, а сознание его неясным, затуманенным и крайне суженным: внешние впечатления благодаря этому усваиваются очень туго, больной плохо осмысливает окружающее, с трудом понимает обращаемые к нему вопросы, не в состоянии вспомнить названия привычных зрительных образов, даже простейшие умственные операции (напр., счет) совершаются им с грубыми ошибками. Иногда отмечается странная наклонность на все вопросы отвечать одними и теми же выражениями, как бы прилипание к ним. Часто больной употребляет не те слова, что нужно, а иногда и вовсе говорит невпопад. В некоторых случаях развивается эпилептическое расстройство настроения или одно из сумеречных состояний, которые выше описаны, как заменяющие припадки, но гораздо чаще оглушенность постепенно рассеивается, поле сознания расширяется, больной начинает отчетливее воспринимать впечатления, интеллект его оживляется, — и он возвращается к своему обычному состоянию.

Ошибкой, однако, было бы думать, что это обычное состояние не носит на себе никаких следов болезни. Эпилепсия относится к числу, как иногда выражаются, прогредиентных заболеваний и связана с постепенным нарастанием стойких болезненных изменений как в Физической организации, так и в психике больного, хотя по видимости после каждого припадка или его эквивалента прежнее состояние эпилептика как будто бы восстанавливается полностью. В психике этот процесс сказывается укреплением особенностей, во многом родственных чертам послеприпадочных состояний. Наиболее характерной из этих особенностей является своеобразное ослабление памяти, из различных функций которой больше всего расстраивается припоминание. Рядом приемов можно обнаружить, что самые следы прежних впечатлений не изгладились из мозга больного, однако их вызывание в сознание — «активирование» —происходит все с большим и большим трудом. Особенно плохо дается эпилептикам воспроизведение образов, имеющих не самостоятельное значение, а лишь служебное (для обозначения), напр., слов и чисел, что ярко сказывается в затруднении называния предметов, расстройстве, очень резко обнаруживающемся непосредственно после припадков и лежащем в основе характерного для речи эпилептика симптома, так наз. олигофазии. Сущность этого симптома состоит в крайнем оскудении запаса слов, находящихся в их распоряжении, откуда чрезвычайная бедность их словаря и наклонность к употреблению описательных выражений; так, одна больная, еще не вполне пришедшая в себя от послеприпадочного оглушения, иголку называла «чем шьют», ступку — «в чем толкут», ключ — «замком», не могла найти обозначения для скрипки, шпилек и с трудом вспомнила, как называется наперсток.1 Так как слова (а также числа),— эти служебные «символические» образы, — имеют особое важное значение для построения понятий и правильного Функционирования логической деятельности нашего ума, то затруднение в распоряжении ими играет, повидимому, не последнюю роль в развитии так наз. эпилептическою слабоумия. Последнее, кроме уже отмеченной выше чрезвычайной тугости и медленности в совершении умственных процессов понимания и соображения, характеризуется также неумением выделять существенное из неважного, даже больше — преувеличенным вниманием к мелочам в ущерб главному,— и крайней узостью умственного кругозора, который ограничивается исключительно обстоятельствами, имеющими то или иное отношение к эгоистическим интересам больного: его здоровью, вещам и т. д. Если соединить перечисленные черты со свойственной обыкновенно эпилептикам педантичной аккуратностью, лицемерной угодливостью и злобно-тоскливой раздражительностью, то получатся все элементы, из которых составляется эпилептический характер. Мы позволим себе для описания последнего позаимствовать несколько отрывков у Бумке.