|
Повествования о Фрейде полны всем этим, как никакие другие. Понятно, что Фрейд был обязан своим авторитетом не столько своим театрально-ораторским качествам, сколько эпатирующему влиянию своего учения, о чем сказано уже очень много. С другой стороны, тот же Э. Джонс, не имевший, судя по всему, ни малейшего понятия о концепции харизмы, прицельно выискивал именно харизматические признаки в образе учителя, отмечая, в частности, что “Фрейд, несомненно, обладал огромной притягательностью для лиц обоих полов, и это явно не может быть приписано одним лишь его очаровательным манерам или любезности. ...Мужчины... как правило, были поражены его внешним видом, выражающим полнейшую авторитетность, настоящим образом отца, его трансцендентальными знаниями и его любезной терпимостью...” (Э. Джонс, с. 311). Любой нарратив, посвященный харизматическому влиянию, неизбежно включает в себя описания телесности: “Он (Фрейд. — А. С.) обладал удивительно красивой головой, густыми, черными, тщательно уложенными волосами, красивыми усами и остроконечной бородкой.... Фрейд обладал живыми и, возможно, до некоторой степени беспокойными манерами, которые вместе с быстрыми, как молния, глазами производили пронзительный эффект” (там же, с. 217). Описания телесности вместе с эпизодами повествований о житейски-бытовых склонностях встраиваются в систему образа и интерпретируются соответствующим образом. Из всех подобного рода дискурсов становится ясно, что телесное представляет собой один из важнейших каналов, по которому осуществляется харизматическое воздействие. Другие психотерапии, подвергшиеся критике только в своей профессиональной среде, очень много в этом смысле недополучили. Харизма жертвы, или персекуторная часть харизмы, о которой уже шла речь выше, влияет в основном на коллегиальную часть паствы, хотя нетрудно представить себе ситуацию, когда пациент знает, что его терапевт, объект интенсивного переноса, подвергается нападкам и гонениям малоуспешных коллег и выздоравливает еще лучше и скорее, чтобы успешным исходом лечения поддержать любимого доктора в его борьбе против недоброжелателей. Вторая пропорция, которая нам представляется интересной — чувственное/аскетическое. В первой главе мы обсуждали значение гедонистического фактора в истории психотерапии. Понятно, что в политическом и психотерапевтическом контекстах гедонистическое, чувственное имеет разное употребление. Речь здесь идет одновременно о содержании учения и о формировании облика. Политический лидер имеет возможность лишь в ограниченных количествах являть свое чувственное начало миру, в программе же своей он этой возможности чаще всего лишен. “Слуга народа” не имеет, естественно, возможности открыто и неограниченно предаваться чувственным радостям подобно заурядному представителю своей паствы. Не случайно сексуальные приключения в анамнезе политика — традиционно самый компрометирующий аспект в условиях развитых демократий и выборных состязаний. Любой знак, указывающий на наличие аскезы, способствует вере в “специфически особые” свойства, ибо, вероятно, именно она справедливо представляется обыденному сознанию делом совершенно неправдоподобным. Хотя наличия только аскетических признаков для политической карьеры явно недостаточно и самым благоприятным делом для усиления влияния, видимо, следует считать сочетание чувственной привлекательности вкупе с аскетическим поведением. — 65 —
|