Деперсонализация

Еще Гегель указывал, что в нашем видении предметов содержатся непосредственные умозаключения, и поэтому наши зрительные восприятия являются не просто впечатлениями, а имеют интеллектуальный характер.

Фейербах подчеркивал, что наше мышление относится даже к чистому зрению. Энгельс указывал, что к нашему глазу присоединяются не только другие чувства, но и деятельность мышления. Сеченов в «Элементах мысли» писал: «В узнавании есть…. даже элементы рассудочности, насколько процесс напоминает собой умозаключительные акты». Нужно полагать, что в физиологическом отношении вторая сигнальная система у человека оказывает воздействие и принимает активное участие в формировании первой сигнальной системы.

Однако, принимая, что акт узнавания содержит в себе элемент суждения, мы наталкиваемся на неожиданное препятствие. Оказывается, что для того, чтобы ориентироваться в данной конкретной обстановке, нам необходимо глубокомысленно рассуждать над каждым воспринимаемым предметом,— «Что сие означает?»

Последователь старой ассоциационной психологии, увидя, например, карандаш, сказал бы: «Когда я гляжу на лежащий на столе карандаш, я непосредственно ощущаю лишь поверхность различной окраски и светлости. К этим ощущениям присоединяются представления, сохранившиеся у меня из прошлого опыта: представления о трехмерном протяжении и форме карандаша, о таких свойствах, как твердость, гладкость и т. д., о деревянной части и графике, о его практическом употреблении» и т. п. Конечно, в основе познания любого предмета и явления лежат ассоциативные процессы; они особенно заметны при анализе нового незнакомого еще явления; они, т. е. ассоциации, становятся незаметны, так как сливаются, объединяясь в синтетическом акте узнавания уже известного, знакомого явления.

Если на минуту представить себе, что для акта узнавания каждого, обычного знакомого предмета в поле зрения необходимо ассоциировать целый ряд представлении и понятии, как это полагает ассоциационист, то процесс познания окружающей среды был бы чрезвычайно затруднен, даже невозможен, ибо каждый раз ассоциирование и рассуждение при виде каждого обычного, известного нам предмета нарушил бы процесс целостного распознания любой сложной ситуации.

Получается не целостный акт восприятия, «например карандаша, а рассуждение философски настроенного человека»,— «что означает сей предмет?» Это напоминает поведение философа из басни Хемницера: попавший в яму мудрец, вместо того, чтобы ухватиться за веревку и подняться, глубокомысленно рассуждал,— что означает сие «вервие»?