|
Кто хочет отдать должное исследователю такого ранга, как Крепелин, должен сначала рассмотреть его работу в исторической перспективе и выяснить себе то положение, в котором находилась наука в момент начала этой работы. Из всех крупных клинических специальностей психиатрия является наиболее молодой, настолько молодой, что в дальнейшем, вероятно, большинство психиатров прошлого столетия будут считаться предшественниками Крепелина. Как известно, еще Кант полагал, что в объяснении душевных расстройств следует считать компетентными не врачей, а философов, и лишь сто лет тому назад немецкий профессор психиатрии Гейнрот (Heinroth) в Лейпциге с большой эрудицией отстаивал мнение, по которому все душевные болезни происходят от несдержанных страстей и что безумие есть результат порока. Затем наступил необычайный подъем естественных наук, которому все остальные медицинские дисциплины обязаны своим поразительным успехом. Психиатрию же естественно-научная установка вначале навела на новый ложный путь. «Душевные болезни суть болезни мозга»—так гласило теперь новое само по себе правильное положение. Однако, душевные болезни, как таковые, оставлены были в стороне, и весь интерес был направлен лишь на изучение мозга. Полагали, что по строению его можно определить нормальные душевные свойства, и еще задолго до того, как Ниссль заложил основу гистопатологии нервной системы, считалось совершенно несомненным, что всем психозам должны соответствовать доступные микроскопическому исследованию аналитические изменения. Не подлежит сомнению, что работам школы Гуддена (Godden) и Флехсига (Flechsig) мы обязаны установлением целого ядра важнейших положений, с психиатрией, однако, они, к сожалению — по крайней мере непосредственно — не имели почти что ничего общего. «Наука без всяких перспектив» — так рекомендовал мне свою специальность один из оставшихся в живых психиатров того времени, и «я этого не знаю» — таков был ответ, полученный учениками Гуддена, когда они пытались поставить какой-нибудь клинический вопрос. Это было, конечно, тягостное отречение, и все же оно лучше отвечало тогдашнему состоянию нашего знания, нежели гениальное гипотетическое построение, выставленное в 1884 году Мейнертом, в котором он пытался базировать психиатрию на строении, работе и питании переднего мозга. Между тем практические задачи психиатра, естественно, заставляли его ориентироваться в наиболее часто встречающихся формах душевных расстройств, в результате чего образовался целый ряд и поныне чрезвычайно важных чисто симптомологических представлений, среди которых Крепелин вначале нашел первые основы для своей клинической работы. Однако, никакой систематики душевных заболеваний не было. Психозы классифицировались тогда по чисто внешним проявлениям и отдельным симптомам, в роде тех, какими кашель или желтуха являются в учении о внутренних болезнях. Тем не менее ясно, что таким способом нельзя было доискаться до природы отдельных душевных расстройств и внутренней связи, точно также как на этом пути немыслимо было найти ни излечения этих болезней, ни предотвращения их. Лишь один исследователь знал и видел, все это еще до Крепелина. Еще в 80-х годах Кальбаум высказал мысль, что не только проявления болезни в данный момент, но и ее происхождение (патогенез), течение, клинический исход и анатомические находки, все вместе взятое, образует полную картину настоящей болезненной формы. Но голос Кальбаума не был услышан, и окончательный переворот в психиатрии наступил только в 1896 году, когда в V издании своего учебника Крепелин высказал аналогичную мысль, приступив к построению клинического здания психиатрии, основы которого сохранились и поныне. — 15 —
|