|
— Они оделись в карнавальные костюмы, чтобы развеселить детишек, — поясняет он. «Таких, как Макс», — думает он, но вслух этого не произносит. Пейдж пытается улыбнуться, но у нее приподнимается только одна сторона рта. — Итак, кофе, — говорит она, но не двигается с места. И вдруг начинает медленно сползать, причем сверху вниз. Сначала поникает ее голова, потом плечи, потом она опускает лицо в руки. Когда у нее подкашиваются колени, Николас уже готов ее подхватить. Он осторожно усаживает ее на жесткий пластиковый стул. — Это я во всем виновата, — шепчет она. — Ты тут ни при чем, — говорит Николас. — Это может случиться с любым ребенком. Пейдж его, похоже, не слышит. — Это самый верный способ расквитаться, — продолжает бормотать она. — Но лучше бы Он поразил меня. — Кто? — раздраженно спрашивает Николас. Быть может, он не все знает? Быть может, им действительно есть на кого свалить вину? — О ком ты говоришь? — повторяет он. Пейдж смотрит на него как на умалишенного. — О Боге, — отвечает она. Когда Николас увидел кровь в подгузнике Макса, у него не было времени на раздумья. Он завернул Макса в одеяло и выскочил из дома, забыв и сумку с подгузниками, и бумажник. Но вместо того, чтобы помчаться прямиком в больницу, он заехал за Пейдж. Он сделал это интуитивно, потому что в такой ситуации уже не имело значения, почему она от него ушла, равно как и почему она вернулась. Не имело значения, что целых восемь лет она хранила в тайне то, что, по его мнению, он имел полное право знать. А имело значение только то, что она мать Макса. В этом заключалась их правда, и это было отправной точкой для их воссоединения. Что бы там ни произошло в прошлом, между ними существует и всегда будет существовать эта связь. Если Макс поправится. Николас смотрит на Пейдж. Она тихо всхлипывает в прижатые к лицу ладони, и он понимает: от успеха этой операции зависит очень многое. — Эй! — окликает он ее. — Эй, Пейдж, любимая! Давай я схожу за кофе. Он идет по коридору мимо гоблинов, бродяг и Тряпичной Энн. Он насвистывает, чтобы спастись от рева тишины, разрывающего уши. ***Почему они не выходят и ничего им не говорят? Солнце уже давно село. Николас понимает это, только выйдя наружу, чтобы размять ноги. На улице слышен визг и свист отправившихся на законный ежегодный промысел гуляк, а под ногами хрустят рассыпанные кем-то леденцы. Больница напоминает какой-то потусторонний мир. Стоит зайти внутрь, и ты полностью теряешься во времени. У двери появляется Пейдж. Она машет руками так отчаянно, как будто тонет. — 314 —
|