Забрать любовь

— Вот и хорошо, — похоже, обрадовалась медсестра. — А теперь просто понаблюдайте за ним. Если он будет хорошо кушать и не станет капризничать, значит, все в порядке и вам незачем везти его к нам.

Меня охватило облегчение. Я ни за что не смогла бы самостоятельно привезти его к врачу. Пока я осмеливалась только на самые короткие вылазки.

— Обратите внимание на его зрачки, — продолжала медсестра. — Расширенные или скошенные зрачки указывают на сотрясение мозга.

— Сотрясение мозга, — прошептала я. — Я не понимаю, как это получилось, — сообщила я медсестре.

— Ну конечно, — успокоила она меня.

Я положила трубку. Макс уже задыхался от рыданий. Дрожа всем телом, я начала гладить его спинку. Затем я схватила губку и попыталась оттереть запекшуюся кровь с его носика и губ, чтобы облегчить ему дыхание. Даже после того, как я его умыла, на его личике остались следы крови.

— Прости, Макс, — шептала я. — Я ведь только на секунду отвернулась. Я не знала, что ты такой быстрый. — Макс на мгновение притих, но тут же снова расплакался. — Прости, мой хороший, — повторяла я, как будто напевая колыбельную. — Прости, пожалуйста.

Я отнесла его в ванную, открыла кран, поднесла Макса к зеркалу… Обычно все это его успокаивало. Сегодня он не обратил на это ни малейшего внимания. Я села на крышку унитаза и снова прижала малыша к себе. Все это время я продолжала плакать. Рыдания рвались у меня из груди, сотрясая и мое тело, и тельце Макса. Я не сразу осознала, что он затих и неподвижно лежит у меня на плече.

Замирая от страха, я подошла к зеркалу. Его глаза были закрыты, а волосы слиплись от пота. Его носик был забит запекшейся кровью, под глазами чернели кровоподтеки. Я содрогнулась от страшной мысли: я ничем не лучше тех женщин, я убила своего ребенка!

Продолжая судорожно всхлипывать, я отнесла Макса в спальню и положила на прохладное голубое покрывало. Присмотревшись, я увидела, что его грудь поднимается и опускается в такт дыханию, и с облегчением вздохнула. Несмотря на кровь и синяки, личико спящего младенца хранило ангельское спокойствие.

Я закрыла лицо руками. Я всегда знала, что буду плохой матерью, но считала, что главными моими грехами станут забывчивость и некомпетентность. Я не знала, что смогу причинить увечье собственному ребенку. Любая другая мать на моем месте взяла бы ребенка на руки и лишь потом наклонилась бы за слюнявчиком. Но такой дуре, как я, это и в голову не пришло. А то, что случилось однажды, может повториться.

Внезапно передо мной возник образ мамы. Я увидела ее такой, какой она была в вечер накануне своего исчезновения. На ней был махровый халат бледно-персикового цвета и пушистые шлепанцы.