Время прощаться

Томас перестал звать меня домой. Все перестали меня уговаривать. Я останусь здесь, пока Мора не будет готова уйти. Я стала ее стадом, напоминанием, что она должна продолжать жить, даже если ее детеныш не смог.

От меня не укрылась ирония судьбы: я играла роль слонихи, в то время как Мора вела себя совсем как человек, который отказывается прекращать горевать по своему мертвому сыну. Самое удивительное в скорби слонов в дикой природе — их умение тяжело скорбеть, но потом по-настоящему отпустить. Люди, похоже, на это не способны. Я всегда полагала, что это из-за религии. Мы надеемся в следующей жизни еще раз встретиться со своими близкими, где бы это ни случилось. У слонов такой надежды нет, только воспоминания об этой жизни. Возможно, именно поэтому им легче двигаться дальше.

Через семьдесят два часа после родов я попыталась сымитировать призыв «идем», который слышала в дикой природе тысячи раз и который указывал нужное направление. Я уже едва стояла на ногах, в глазах был туман. Мне привиделось, что через забор прорвался самец слона, но потом я поняла, что это вездеход. На нем сидели Гидеон и Невви, которая, посмотрев на меня, покачала головой.

— Ты прав, она сама на себя не похожа, — сказала Невви, потом обернулась ко мне. — Ты отправишься домой. Ты нужна дочери. Если не хочешь оставлять Мору одну, я побуду с ней.

Поскольку Гидеон боялся, что, сидя у него за спиной, я усну, я не стала садиться сзади. Я сидела впереди, в его объятиях, как мог бы сидеть ребенок, и клевала носом, пока он не остановился перед домом. Смутившись, я спрыгнула с вездехода, поблагодарила Гидеона и вошла.

К моему удивлению, у колыбельки Дженны на диване спала Грейс — прямо в гостиной, поскольку для детской у нас места не нашлось. Я разбудила ее и отправила с Гидеоном домой, а сама пошла по коридору в кабинет Томаса.

Как и я, он не переодевался с тех пор, как мы расстались три дня назад. Он склонился над гроссбухом и был настолько погружен в то, что изучал, что не заметил моего присутствия. В стороне на столе были рассыпаны таблетки из флакона, а рядом, как часовой, стояла пустая бутылка из-под виски. Я решила, что Томас заснул за работой, но, подойдя ближе, увидела, что глаза у него широко открыты, но при этом стеклянные, ничего не видящие.

— Томас, — негромко позвала я, — идем спать.

— Неужели ты не видишь, что я занят? — ответил он настолько громко, что в другой комнате захныкала Дженна. — Заткнись, черт побери! — заорал он, схватил книгу и швырнул ее в стену за моей спиной. Я вжала голову в плечи, потом наклонилась, чтобы поднять книгу. Если Томас и работал, то явно не с этим гроссбухом. Журнал был пуст.