Vita Brevis

Лучшим источником познания жизни Августина является, разумеется, сам Августин. В своей книге «Исповедь» («Confessiones») [3], написанной примерно в 400 г., он даёт не только общую уникальную картину беспокойного IV века, но и противоречий своей собственной души, связанных с верой и сомнениями. Августин, возможно, единственная крупная личность, предшествовавшая эпохе Ренессанса, личность, которая нам ближе всех остальных.

Кто эта женщина, что написала ему столь длинное письмо?

Потому что в коробке лежало, во всяком случае, 70–80 рукописных листов. О подобном сочинении я никогда ничего не слышал.

Я попытался перевести ещё одно предложение. «Впрочем, весьма странно приветствовать тебя столь официально! Ибо в прежние времена, давным-давно, я написала бы тебе лишь «Моему милому игривому шалуну Аврелию»».

Быть совершенно уверенным в правильности моего перевода я не мог. Однако насколько я понял, письмо носило весьма личный характер.

Но вдруг меня осенило! Неужели письмо в красной коробке принадлежало многолетней возлюбленной Августина и, стало быть, той самой женщине, о которой он сам пишет, что вынужден был оттолкнуть её от себя, поскольку избрал жизнь в воздержании от всякой плотской любви? У меня мороз пробежал по спине, так как я хорошо знал: традиции изучения жизни Августина неизвестны никакие другие источники ни об этой несчастной женщине, ни о её многолетней совместной жизни с Августином кроме того, что он сам поведал в своей «Исповеди».

Вскоре владелец антиквариата уже стоял рядом со мной, он показывал пальцем на коробку. Я же по-прежнему, словно зачарованный рукописью, пытался с огромным трудом хотя бы немного в ней разобраться.

— Really something [4], — сказал он.

— Yes, I guess so… [5]

В связи с книжной ярмаркой у меня состоялось даже несколько интервью в газетах и на телевидении, и он вдруг меня узнал [6].

— Вы автор «El Mundo de Sofia»? [7]

Я кивнул, и тогда он, склонившись над коробкой, закрыл её и аккуратно поставил на небольшую стопку рукописей, словно подчёркивая, что именно эта вещь — вовсе не то, что он горел бы желанием продать. А возможно, у него, уже знавшего, кто я такой, появились свои особые соображения.

— A letter to Saint Augustine [8]? — спросил я.

Мне показалось, что он обеспокоенно улыбнулся.

— И ты [9] полагаешь, что оно подлинное?

— Не исключено. Но письмо попало ко мне всего несколько часов назад, и если б я был абсолютно уверен, что это сочинение — именно то, за что оно себя выдаёт, оно бы здесь не лежало.