|
– А когда это было? – спросила Оля. – Что? Свадьба? Месяц назад. – Дедушка закурил сигарету. Когда‑то давно Оля тоже хотела попробовать курить, но Дедушка ей запретил. Сказал – вредно. – А какая она? – Оля сама видела, какая она: веселая, очень красивая. Ненамного старше Оли. Но хотелось услышать от Дедушки. Может, Оля ошибается, не такая уж она красивая и не слишком уж веселая. – Как все, – сказал Дедушка. – Хорошая? – Хороший я. Вот они и вьются вокруг. Всем хочется одного – денег. Просто у некоторых хватает ума до свадьбы это скрывать. – А как же… любовь? – Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке. Но поверить в это может только ребенок. Оля смотрела на фотографию и пыталась представить себе жену Дедушки. Как она ходит, как говорит. – А из чего состоит ее мир? – спросила Оля. – Из лицемерия, тщеславия, глупости и денег. – Но почему же… почему тогда ты на ней женился? – А на ком я должен был жениться? – закричал Дедушка, подскочив с кровати. – На тебе, что ли? Оля смотрела на него и улыбалась. Долго‑долго. Пока он не подошел и не обнял ее. Оля и сама не знала, почему она вспомнила тот день, сидя на скамеечке перед входом в четвертый корпус. Она вообще часто вспоминала Дедушку. Хотя правильно было сказать, что она не забывала его. Никак не могла забыть, как бы ни приказывала себе. Хотя осень уже и наступила, солнце все еще обжигало кожу горячими воспаленными лучами. Оля закрыла лицо ладошкой, щурилась, и ей было так хорошо и спокойно, словно все, что она должна была сделать, она уже сделала. Однажды у Дедушки прихватило сердце, не сердце, как он потом объяснил Оле, а нерв защемило. Но защемило очень сильно. Дедушка полулежал на диване, не мог даже шевельнуться, говорил медленно, задерживая дыхание, и смотрел на Олю испуганным застывшим взглядом. Это длилось несколько минут. Дедушка был таким беспомощным в тот момент, что Оля даже почувствовала себя неловко. Она опускала глаза, спрашивала, чем помочь? Не шевелясь, Дедушка отвечал одними губами: – Сейчас пройдет. А Оля помнит мысль, которая у нее мелькнула: «А если он сейчас умрет? » И она уже не опускала глаз, вглядываясь в его глаза и пытаясь по ним понять: умрет или не умрет? И ей было страшно, сердце билось о ребра, она боялась того, что он умрет. И еще больше она боялась того, что он не умрет. Что она не использует этот, может быть, единственный шанс. И тогда она пожалела, единственный раз в жизни, что не знает никакой молитвы. Она бы просила Бога. О чем? О том, чтобы он умер? Или о том, чтобы нет? Как же хорошо, что она не знает молитвы! — 64 —
|