|
Леха не был замороженным. И потому ему не надо было много времени на раскачку, он просунул обе руки под животик Тяпочке, приподнял ее над травою, прижался… и они оба позабыли обо всем на свете. Славке Хлебникову почему-то всегда выпадало идти в наряды именно в воскресные дни. Правда, на этот раз он уперся, настоял, чтоб его не посылали в посудомойку, сколько можно, одни там по два раза побывали, а он не меньше двадцати! И Новиков уступил — Славку послали топить баню для наряда. Ведь после такой работенки, когда чуть ли не сам по уши искупаешься в комбижирах и прочих прелестях, только баня могла спасти. Конечно, в части было отопление. Но летом его частенько отключали. Приходилось «парить» кочегарку. Работа была грязная, но никто никогда не отказывался от нее. Первым делом Славке пришлось пошуровать в кочегарке, побросать в топку угольку, подышать малость черной пыльцой. Но он уже привык к подобной работенке, делал ее машинально, не ноя и без особого усилия над собой. Был, разумеется, при части кочегар — из рядовых, срочного призыва, был. Но до того он изленился и отвык от службы, что и помощи ждать от него не приходилось. Раз уж командиры махнули рукой на вечно грязного, будто вывалянного в угле истопника Махметова, так Славке и сам Бог велел. Живет себе в угольной норе человек, живет да ждет дембеля, ну и пускай ждет! Никто не знал, может, Махметов уже давно просрочил, может, ему бы на гражданке пировать, а он тут себя губит. Но никто и не спрашивал, ибо был кочегар угрюм и обидчив, жил молчальником и отшельником. Пока Славка бросал в топку черные брикетины, Махметов нежился на кровати, тут же, в дальнем углу подвала. Кровать эта была завешена с одного краю пустыми рваными мешками, которые ничего не скрывали от глаза постороннего. У изголовья стояла списанная и облупившаяся тумбочка, а на ней трехлитровая банка с брагой. Брагу Махметов готовил сам, каким-то одному ему известным способом, и никогда никого не угощал. Да Славка и не напрашивался на угощение. Ему бы побыстрее воду разогреть да туда, наверх! А все остальное не его дело. Под кроватью на грязной и пыльной циновке лежала Тонька Голодуха. Она что-то совсем опустилась и теперь была вылитой сумасшедшей. Даже напугала Славку, который пришел сюда, ничего не подозревая, думая, что никого, кроме самого Мехмета, как они его звали, в кочегарке нету. И вдруг выползла она — ободранная, в лохмотьях, с заплывшим синюшным глазом — нищенка нищенкой. Славка аж вздрогнул, нехорошо ему стало. Но Мехмет сунул Тоньке кулаком в нос, и та моментально спряталась под кроватью. Только зыркнула оттуда своими ненормальными вытаращенными глазищами. Славка старался не смотреть. — 228 —
|