|
Никакого серьезного значения этому разговору Черецкий не придал — ведь у них с Ольгой было все решено. И что мог там какой-то Каленцев?! Пусть ему и двадцать пять лет, пусть он и старший лейтенант и вот-вот должен стать капитан ом! Опоздал! Поэтому Борька спокойно ждал своего увольнения, чтобы проведать Ольгу в Москве и еще раз обговорить все с ней, а может, и посмеяться вдвоем. Но увольнения он не дождался. Дождался, примерно дней через десять после разговора с Каленцевым, письма от Оли. Торопливо разорвал конверт, бросив его остатки прямо под ноги. "Здравствуй, Борис! Пишу тебе, чтобы окончательно поставить все на свои места. То, что у нас с тобой было, можно считать лишь детской забавой, пресловутой "первой любовью", по крайней мере, для меня это так. Ты и сам должен понимать всю несерьезность наших отношений. А некоторая увлеченность… так что ж, все проходит, когда на смену первому детскому чувству приходит чувство настоящее, истинное. Я выхожу замуж за Юрия Алексеевича Каленцева. Родители одобряют мой выбор. Все решено окончательно и бесповоротно. Поэтому прошу избавить меня от возможных притязаний — они в любом случае будут тщетными. За прошлое извини. Может, я и сама наделала глупостей. Слава богу, что они еще не успели далеко зайти. Виноватой я себя считать не могу — сердцу не прикажешь, тебе это должно быть ясно. Так что, прости и прощай! Ольга К., 29.08.199… г.". Борис ожидал чего угодно, только не этого. Рушилось все, что поддерживало его в течение уже трех месяцев. "Некоторая увлеченность…" Для него это не было увлеченностью. На второй день после письма он повстречал, совершенно случайно, возле офицерского клуба полковника Кузьмина. Внутренне содрогнувшись, побелев, он все же откозырял, как положено, по уставу, и собирался пройти мимо. Но Кузьмин приостановился, взял его за руку, отвел поближе к деревьям. — Такие дела, брат, — заговорил он первым, пожимая плечами, — с женщинами ведь, сам знаешь, как! Сегодня у них одно на уме, завтра другое. — Я все понимаю, товарищ полковник, — сказал Борька, стараясь высвободить руку. — Да не горюй ты! Ну их всех к черту! Я тебя понимаю ведь — сам бывал в таких переделках, мало ли что! Главное, в душу не бери, не ломайся, ты ведь мужик настоящий, крепкий. Черецкому удалось все-таки вывернуться из цепких пальцев полковника. — Я не сломаюсь, Владимир Андреевич, не беспокойтесь. — Ну вот и отлично, это слова не юноши, но мужа. Если тебе чего нужно — проси, все что в моих силах… — 223 —
|