Толстая тетрадь

– Моя дочка влюблена в тебя. Женись на ней. Я тебе ее отдаю. Ты единственный человек, который ее достоин.

Я говорю:

– Гаспар, мне нельзя жениться. Я должен ухаживать за Матерью и ждать Лукаса.

Гаспар говорит:

– Ждать Лукаса? Ты сошел с ума. Он добавляет:

– Если не хочешь жениться на Эстер, лучше тебе к нам больше не приходить.

Я больше не хожу к Гаспару. Теперь я провожу все свободное время дома, с Матерью, кроме тех часов, когда я бесцельно брожу по городу или по кладбищу.

В сорок пять лет я становлюсь руководителем другой типографии, от издательства. Я больше не работаю по ночам, я работаю с восьми утра до шести вечера с двухчасовым перерывом в полдень. В это время мое здоровье уже сильно подорвано. Легкие насыщены свинцом, в крови мало кислорода, она отравлена. Это сатурнизм, болезнь печатников и наборщиков. У меня резкие боли в животе и тошнота. Врач сказал мне пить много молока и как можно чаще бывать на свежем воздухе. Я не люблю молоко. Еще меня мучает бессонница и нервное и физическое переутомление. Проработав тридцать лет ночью, невозможно привыкнуть спать по ночам.

В новой типографии мы печатаем самые разные тексты, стихи, прозу, романы. Директор издательства часто приходит проверять нашу работу. Однажды он кладет передо мной мои собственные стихи, которые он нашел на полке:

– Это что такое? Чьи это стихи? Кто такой Клаусс Лукас?

Я начинаю что‑то бормотать, потому что, вообще, я не имею права печатать личные тексты:

– Это мое. Это мои стихи. Я печатаю их в нерабочее время.

– Вы хотите сказать, что вы – Клаусс Лукас, автор этих стихов?

– Да, я.

Он спрашивает:

– Когда вы их написали?

Я говорю:

– В последние годы. Я написал еще много других стихов, до этого, в молодости.

Он говорит:

– Принесите мне все, что у вас есть. Приходите завтра ко мне в кабинет и принесите все, что вы написали.

На следующее утро я прихожу со своими стихами в кабинет директора. Это несколько сотен страниц, может быть, тысяча.

Директор прикидывает пакет на вес:

– Столько стихов? Вы никогда не пробовали их публиковать?

Я говорю:

– Я никогда об этом не думал. Я сочинял для себя, чтобы чем‑то заняться, это было развлечение.

Директор смеется:

– Развлечение? Ваши стихи не самая забавная вещь. Во всяком случае те, что я уже прочел. Но может быть, вы в молодости были веселей?

Я говорю:

– В молодости – наверняка нет.

Он говорит:

– Это правда. В то время жизнь была совсем невеселая. Но после революции многое изменилось.