|
Твои аргументы были убедительными, хотя интересно, не скрывалась ли за ними убогая романтика жизни с ребенком-инвалидом: с одним из тех нескладных, невинных посланников Бога, которые учат своих родителей, что в жизни есть нечто большее, чем умники, и на которых можно изливать ласки, как на домашнего любимца. Готовый выпить любой, даже вонючий, генетический коктейль, намешанный нашими ДНК, не заигрывал ли ты с перспективой дивидендов самопожертвования. Ты обнаруживаешь в себе сверхчеловеческое терпение, необходимое для того, чтобы ежедневно в течение шести месяцев учить нашего доброго болванчика завязывать шнурки, ты обнаруживаешь в себе бездонный запас щедрости, совершенно недоступный твоей Я-завтра-улетаю-в-Гайяну жене, а в конце концов бросаешь работу, чтобы полностью посвятить себя нашему громоздкому трехлетке и защищать его всегда и везде. Все соседи расхваливают мужество, с коим ты переносишь несчастье, спокойное отношение к тому, что другие представители нашей расы и класса сочли бы ударом судьбы. Ты отчаянно стремился броситься в отцовство, не так ли? Спрыгнуть с утеса, броситься в погребальный костер. Неужели наша жизнь была так невыносима для тебя, так уныла? Я никогда не рассказывала, но втайне от тебя я сделала тот тест. Его оптимистический результат (примерно один шанс из ста) позволил мне еще раз сгладить грандиозность наших различий. Я была придирчива. В моем отношении к материнству присутствовали условия, жесткие условия. Я не хотела быть матерью слабоумного или страдающего параличом нижних конечностей. Каждый раз, как я видела усталых женщин, привозивших в колясках свое потомство с мускульной дистрофией с больницу Найака, мое сердце не таяло – оно уходило в пятки. На самом деле честный список всего, что я не хотела растить – от слабоумного овоща до карикатурного толстяка, - не уместился бы на одной странице. Однако, возвращаясь мысленно в прошлое, я понимаю: я ошиблась не в том, что сделала тест тайно, а в том, что нашла утешение в его результате. Доктор Райнстайн не сделала тестов на злобу, на злопамятное безразличие или на врожденную подлость. Если бы это было возможно, интересно, сколько рыбы выбросили бы обратно в море. Что касается самих родов, я всегда гордилась презрением к боли, однако это всего лишь означало, что я никогда не страдала от изнурительной болезни, ни разу не ломала кости и не выживала в автокатастрофе. Честно, Франклин, я не знаю, почему считала себя такой крутой. Я была Мэри Вулфорд физического мира. Мое представление о боли ограничивалось ушибленными большими пальцами ног, ободранными локтями и менструальными спазмами. Я представляла легкую мышечную боль после начала сезона игры в сквош; я понятия не имела, что значит потерять руку на производстве или ногу под автобусом на Седьмой авеню. Тем не менее с какой готовностью мы клюем на чужую мифологию, какой бы искусственной она ни была. Ты воспринимал мою реакцию на порезанные на кухне пальцы – предмет твоего восхищения, дорогой, - как достаточное доказательство того, что я с равным стоицизмом выдавлю предмет размером с большого кролика через отверстие, совершенно к этому не приспособленное. Просто само собой разумелось, что я откажусь от анестезии. — 57 —
|